Василий Горъ - Нелюдь

— Весь твой Путь будет дорогой от развилки к развилке и от решения к решению. Каждое из них будет своего рода испытанием. И сложность этих испытаний будет постоянно расти…

Я поежился…

— Одно неверное решение — и ты никогда не увидишь свою семью…

— Я лгал только потому, что мои слова могли выйти боком тем, кто мне помогал! — вырвалось у меня.

— Знаю. В противном случае я просто вышвырнул бы тебя на улицу. Кстати, то, что мне рассказывают будущие адепты, никогда не выходит за стены этого храма… — брат Арл сжал в кулаке висящий на груди медальон и повернулся к статуе Бога-Отступника: — Клянусь Двуликим!

— Тогда я готов рассказать все…

«Очередное испытание…» — угрюмо подумал я, посмотрел на дверь спальни леди Мэйнарии и изо всех сил стиснул зубы: в первый раз со дня выбора Пути мне захотелось остановиться!

Пальцы правой руки нащупали посох, скользнули по зарубкам, задержались на последней… И изо всех сил сжались на древке. А тело, без участия головы оказавшееся на ногах, начало танец Огня…

… Шершавая поверхность Пути скользнула по левой ладони, окованное сталью навершие посоха метнулось вперед и замерло в одном пальце от налитого кровью глаза, изображенного на гобелене. А я вдруг почувствовал взгляд.

В спину. Не угрожающий, а… теплый, если не сказать, горячий!

Повернулся… и увидел леди Мэйнарию, стоящую в дверном проеме.

Сонную, с растрепанными волосами, в которых играли отблески огня свечи. Закутанную в одеяло и босую…

— Красиво… — восхищенно выдохнула она. — Этот удар напоминает бросок змеи. Хотя, пожалуй, нет: змея слишком легкая. А в движении твоего посоха столько мощи, что аж воздух звенит…

Я чуть было не выронил посох: баронесса смотрела, как Ларка, улыбалась, как Ларка и даже прижимала к груди одеяло так же, как это делала Ларка!!!

Ощущение сходства было таким сильным, что у меня пересохло во рту и закололо сердце. А перед глазами появилась картинка из прошлого:

Сестричка зевает, тянется, поправляет сползающее с груди одеяло… Потом смешно морщит носик, улыбается, подходит ко мне и ласково проводит рукой по моим волосам:

— Ты опять встал раньше меня, добытчик…

— Хочу посмотреть силки…

— Но у меня же уже есть варежки… — непонимающе спрашивает она.

— Есть… Но каждая шкурка стоит денег. Тех, ради которых ты работаешь… Если я смогу зарабатывать хотя бы десять копий в месяц, то ты хоть иногда сможешь отдыхать…

Ларка закусывает губу, падает передо мною на колени и утыкается носом мне в грудь…

Баронесса падать не стала. И утыкаться носом в грудь — тоже:

— Доброе утро, Кром! Я проснулась, услышала, что ты тренируешься, и решила посмотреть. Ты не возражаешь?

— Доброе утро, ваша милость… — все еще видя перед собой Ларку, с трудом вымолвил я. — Смотрите…

Баронесса зябко повела плечами:

— Когда ты смотришь на меня вот так, как сейчас, мне почему-то становится не по себе…

Я опустил взгляд и пожал плечами:

— Зря! Я не причиню вам вреда…

— Причем тут вред?! — воскликнула леди Мэйнария. — В такие моменты мне кажется, что я заглядываю в бездну… Или прикасаюсь к чему-то жуткому…

— Ну, я же Бездушный… — криво усмехнулся я, потянулся к ножнам на левом предплечье и метнул выхваченный из них клинок в стену. — Значит, эта «бездна» — пустота, возникшая там, где когда-то была моя душа…

Леди Мэйнария вытаращила глаза и отшатнулась, чуть не выпустив из рук одеяло.

Решив, что она испугалась этого броска, я на всякий случай развел руки в стороны и виновато улыбнулся:

— Прошу прощения! Я не хотел вас напугать…

— Кром!!! Ты можешь повторить это движение еще раз? — не обратив на мои слова никакого внимания, взмолилась баронесса.

— Какое движение?

— Выхватывание ножа и бросок в стену!

— Могу! — я вытащил из перевязи еще один клинок, вставил его в ножны на предплечье и выполнил ее просьбу.

Леди Мэйнария зажмурилась, некоторое время сосредоточенно молчала, а потом сжала кулачки:

— Кро-о-ом! Помнишь того монаха? Ну, на дороге, неподалеку от нашего замка? Тот, который восседал на коне моего брата?

— Угу…

— Что он сделал перед тем, как я упала?

— Потянулся к метательному клинку. Потом бросил. В меня…

— Значит, мне не показалось… — мрачно пробормотала она и… села на пол. Прямо там, где стояла!

Одеяло сдвинулось в сторону, обнажив ноги почти до середины бедра, а баронесса и не думала его поправлять: она невидящим взглядом смотрела в противоположную стену и о чем-то сосредоточенно размышляла!

Я пододвинул к себе табурет и сел. Лицом к стене. Чтобы баронесса ненароком не решила, что я пялюсь на ее ноги…

… Еле слышно скрипнула половица. Зашелестела ткань. Потом на стене перед моим лицом возникла еще одна тень, а правое плечо обожгло прикосновением:

— У брата во Свете под сутаной была перевязь с метательным ножом. Значит, он умел им пользоваться. И был готов убивать! Получается, он говорил одно, а делал — другое?

Я пожал плечами:

— А что в этом удивительного?

— Он был служителем Бога-Отца! Он нес в люди слово Божье и не имел права грешить даже в помыслах!

— Он был облечен ВЛАСТЬЮ! Следовательно, привык считать себя выше любого Закона… — буркнул я и криво усмехнулся, вспомнив некоторые привычки графа Ареника Тьюварра. — Так же, как это делают многие другие…

Леди Мэйнария задумчиво постучала ноготками по моему плечу и вздохнула:

— Многие, говоришь? Что ж, тогда пусть всем им воздастся по заслугам. Так же, как брату Димитрию…

В голосе баронессы прозвучал металл, и мне стало грустно: она, наконец, прозрела. И поняла, что настоящая жизнь здорово отличается от той, которую мы видим в детстве…

Первый день четвертой десятины третьего лиственя.

…До блеска отполированная подножка еле слышно скрипнула, карета пошатнулась, и я, сделав еще один шаг, опустилась на роскошное сидение, обтянутое тончайшей кожей.

Через мгновение в дверном проеме возникло лицо графа Рендалла:

— Устроилась?

— Да, ваша светлость! — кивнула я.

— Замечательно! Тут совсем близко. Надеюсь, тебя не растрясет… — улыбнулся он. И помахал мне рукой: — Ну, все, я — во дворец: дела…

Еле слышно скрипнула закрывающаяся дверь, карету качнуло, и за моей спиной раздался рык лакея, забравшегося на запятки:

— Па-а-аехали!

Я откинулась на спинку, расслабилась и… вздрогнула, как от удара: там, на улице, остался Кром! Один-одинешенек!

Подавшись вперед и рванув на себя занавеску, я выглянула на улицу и сразу же уперлась взглядом в спину Меченого, бредущего вниз по Сапожной.

Широченные плечи слуги Бога-Отступника были сгорблены, голова — опущена, а Посох Тьмы вообще волочился сзади, оставляя в дорожной грязи четко видимый след.