Рональд Колд - Братство Света

Дикарь перемещался по топкому хаосу внутри восьминогого Коня, в котором зоолог прошлого с удивлением признал бы странно изменившегося и приспособившегося к существованию на суше морского спрута. Управляли туземцы своими скакунами отнюдь не за счет того, что детеныши восьмилапых подвергались трудной дрессуре. С достижением половозрелости юный представитель народа Хвоща шел в самые ближние к Смерти гиблые места и погружался в липкую тину, впадая в состояние, близкое к клинической смерти. Его тело облепляли вылезающие из омута спруты. Спустя несколько суток дикарь приходил в себя уже внутри тела Коня. В дальнейшем эта пара существовала совместно, защищая и оберегая себя, словно являлись двумя частями единого организма. Спрут мог охотиться или удалиться для спаривания с себе подобным на некоторое время, равно как и его пассажир, но, находясь длительное время порознь, они начинали терять силы, болеть, могли даже умереть.

Управлял дикарь своим Конем примерно так же, как управлял собственными членами — волевыми импульсами. Ученый муж древности сказал бы, что мозг туземца манипулировал окружающей действительностью далеко за границами своего тела, пользуясь членами и органами чувств стороннего организма.

Возраст пассажира и осьминога всегда был примерно одинаков, и умирали они вместе, если, конечно, смерть не являлась насильственной и не приходила к одной из половин этого союза раньше, чем ко второй. Но и в этом, последнем случае, вторая часть не надолго задерживалась в этом мире, переживая первую.

Помимо Коня каждый мужчина племени имел Птицу, (особо одаренные вожди отдельных Колен Хвоща даже по две), симбиоз с которой был слабее, чем со спрутом.

Скажем, Птица запросто могла умереть, что не влекло обязательного отмирания мозговых клеток дикаря, могла завести себе пару, каковая опять-таки не в обязательном порядке включалась в сложный симбиоз. Крылатый член единого природного организма мог на весьма значительные временные промежутки покидать своего двуногого хозяина для нереста и выращивания потомства.

Кроме важнейших сегментов симбиоза — Коня и Птицы, в него входил еще целый ряд мелких организмов, причем весьма часто набор этой мелюзги варьировался от клана к клану.

Старик подозвал Птицу, привязал к ее ноге бумаги и похлопал странную и страшную тварь по чешуйчатой спине:

— Лети, творение нового мира! Я мысленно буду с тобой, помогу избежать незнакомых опасностей континентальной суши. Когда ты услышишь вот такой звук… — С этими словами эливенер издал звук, который вряд ли смогло бы уловить человеческое ухо. — Ты снизишься, и человек, похожий на меня во всем, кроме мудрости, возьмет у тебя этот груз. Обратную дорогу он сделает для тебя еще более безопасной. А про него забудь. Когда ты вернешься, я постараюсь сделать тебя снова свободной.

Старик еще раз похлопал Птицу по спине, и она взвилась в напоенный запахом гниения воздух. Вскоре маленький силуэт растворился в северной части топей. Эливенер был уверен, что его орден получит информацию о том, что в ряды почитателей Одиннадцатой Заповеди влился новый член.

— А теперь, мой мальчик, просыпайся!

Билли Бетховен медленно поднялся, и оглядел окружающий унылый пейзаж. Увидев рядом с собой чужака, он понял, что умер.

У-Ы поднял руки к несправедливым небесам и закричал громко, по звериному.

— Да, вот так проходит молодость, — вздохнул старик и принялся делать сложные пассы руками. Гигантский спрут встрепенулся и стал взбивать жидкую грязь топей всеми своими восемью ногами. Он чувствовал исходящую от старика мощь, и ему было страшно.

Своими очертаниями фигура человека, плотно закутанного в бордовый плащ, напоминала птицу с изломанными ветром крыльями.

Мужчина сидел на мшистом придорожном камне, и пустым взором смотрел в розовеющие утренние небеса. Его бледные руки с тонкими пальцами были конвульсивно переплетены, и бессильно лежали на коленях.

Селяне в ужасе обтекали неподвижно сидевшего мужчину, торопясь побыстрее проскочить мимо наводящего ужас Темного Мастера, и укрыться в своих домах. Встреча ранним утром с адептом Нечистого, да еще и на перекрестке дорог, не могла сулить простому смертному ничего хорошего.

Мужчина словно не замечал пробегавшие мимо фигуры. Его бескровные губы шептали что-то, но порывы яростного ветра относили слова в сторону светлеющего в утренних лучах леса. Воздух, наполненный ледяным крошевом, играл багровым плащом, как хотел, но тщедушное тело адепта темных сил оставалось под ним мертвенно неподвижным.

Наконец, кто-то из селян остановился и стал внимательно разглядывать сидящего.

— Скажи-ка, побратим, где же это видано, чтобы распроклятый мастер сидел вот так, без охраны?

— Твоя правда. Не видно ни обезьян с саблями, ни поганых собак, что в прошлую полную луну разорвали мельника. Что-то тут не так…

— Да ясно все! — к разговору дюжих лесорубов присоединилась горбатая старуха, набравшаяся храбрости и приковылявшая к перекрестку от околицы. — Это он заманивает таких простаков, как вы. Не верите? Так подойдите к нему. Тут же появятся и обезьяны, и собаки, и вся остальная нечисть из Мертвой Балки.

— Что ты мелешь пустое, старуха. Молчи лучше, пока последние зубы не вывалились.

Грубо оборвав бабку, деревенские молодцы придали себе максимально решительный и независимый вид. Но сторонний наблюдатель обратил бы внимание, что их глаза так и зыркают по окружающему перекресток редколесью, выискивая притаившихся в засаде лемутов. В словах старухи был резон. Никогда еще начальник опорного форта Мертвая Балка не появлялся пред ликом смертных без охраны. Несмотря на то, что Нечистый правил в здешних диких областях с давних времен, население маленьких поселков люто ненавидело его слуг. Звероподобная стража начальника пограничного форта относилась ко всем двуногим, словно к добыче. Туповатым лемутам не было дела до того, принадлежит человек враждебным Нечистому племенам, или же нейтрален. Когда приходила пора натаскивать молодняк, они устраивали на одиноких людей, повстречавшихся в лесу, настоящую охоту. Множество народу было ими перебито и изуродовано за годы, прошедшие с прибытия мастера С’Муги в здешние места. В последнее время, после завершения строительства Мертвой Балки стало несколько спокойнее. По рекам с далекого севера слуги Нечистого привозили пленных. Что с ними делали в Балке, лесорубы не знали. Одно несомненно — молодняк лемутов из гарнизона теперь учился охоте и военному искусству на несчастных северянах, чем-то прогневавших Нечистого.

Но жизнь лесорубов из мелких поселений вокруг Балки не стала легче. Мастер С’Муга, комендант форта и наместник Темного Братства во Флориде, любил бродить в людских поселениях. Это помогало ему думать. Вместе с ним, понятное дело, шатались по деревням и его покрытые шерстью телохранители. При появлении жуткой процессии собаки на цепях переставали брехать, стараясь поглубже упрятаться в самые дальние углы своих деревянных клетушек; дети начинали хныкать, а груднички, находящиеся внутри домов в люльках или на руках матерей, начинали рыдать в голос. Цепенящий страх подкатывал к сердцам взрослых охотников; каждый из них не раз встречался на глухих лесных тропинках с хищным зверьем, которым полны флоридские леса. Вполне обычные опасности, к ним суровая жизнь в разбросанных по краю поселках быстро приучала мужчин. Ужас, который охватывал людей с появлением С’Муги, имел происхождение совсем иное. Он сидел глубоко в душах, на самом дне, там, куда никогда не заглядывал спасительный луч разума. Первобытное чувство, заставлявшее человека сторониться мелкого паука, а не стараться растоптать его грубым кожаным башмаком. Эта жуть заполняла собой все человеческое естество без остатка.