Дмитрий Таланов - Школяр

— А оставьте их обоих здесь, ректор, — предложил профессор Лонерган, — они и приведут библиотеку в порядок!

От этой перспективы Филь сник. С другой стороны, если предлагают восстановить разруху, это значит, что его не выгонят, и он снова воспрял духом.

Мета живо возразила:

— Формально Норман допустил три раза одно и то же серьезное нарушение и должен быть выставлен в возможно кратчайший срок. Он не имеет права здесь оставаться!

— Ты сначала это докажи! — окрысился Курт.

Ян глянул на него, словно не веря ушам, потом хмыкнул:

— Нет, ты всё-таки дурак! Ты забыл про грозящие тебе десятки ударов кнутом? И доказать это будет несложно. Ректор, у вас есть кому послать письмо в Кейплиг с просьбой нанять там эмпарота и привести его на каретную станцию через неделю? Я думаю, мой друг не откажется передать ему в оплату девятнадцать аспров, которые всё еще хранятся у вас.

— Я еще и доплачу! — восхитился Филь идеей, забыв про те аспры после исполненных переживаний Нового года и весны.

— Договорились, — согласился ректор.

Лицо Курта окрасилось в пепельно-серые цвета. Ректор с сочувствием посмотрел на него и обратился к Схизматику:

— Фабрициус, не могли бы вы увести нашего окаянца и запереть его в карцере? Пусть посидит там до отъезда.

Пока Схизматик утаскивал Курта, ректор с тем же сочувствием разглядывал Филя. Профессор Лонерган снова подал голос:

— Уважаемый Като, я по-прежнему считаю, что Фе справится. Полиспаст я ему найду, веревки он возьмет у Якоба. С их помощью он поставит стеллажи, потом разберет книги. Как работает полиспаст, я думаю, он догадается. Он не любитель теории, вот и поучится на практике.

Ректор с сомнением произнес:

— Бедный юноша употеет там один, это же огромная работа. Даже книги ему будет некому подать!

— Ничего, разомнется после долгого лежания, — не смутился Лонерган. — Да и последние три дня он у меня на уроках только спал.

Филь, поняв, что над ним больше не висит топор отчисления, готов был прямо сейчас бросится восстанавливать библиотеку. Близнецы, догадавшись, что буря миновала, ободряюще подмигивали ему.

— Не могу согласиться, — мягко возразил ректор, — иначе главный виновник останется не у дел и, соответственно, не вынесет из происшедшего никакого урока. А этого я не могу допустить как учитель. Считаю, будет совершенно справедливо, если и он тоже примет участие в работе.

Габриэль вжала голову в плечи совсем как Курт. Ректор глянул на неё жалостливо и сказал, обращаясь к ней и Филю:

— Голубчики, я, к моему сожалению, вынужден вас обоих оставить здесь. Разрешаю пользоваться почтой, не больше трех писем на каждого, завтра солдаты привезут голубей. И это всё, чем я могу облегчить вашу участь. Готовить вам придется в компании с Якобом, потому что мадам Багила изъявила желание посетить Кейплиг, и я не мог ей в этом отказать. Смею надеяться, возражений на это не последует?

Габриэль сжала на груди руки, устремив умоляющий взгляд на ректора. Филь не устоял бы на его месте: его сестра сейчас играла свою лучшую роль, пытаясь спасти расписанные ею Кейплигские балы и визиты. На густых ресницах заблестели крупные слезы. Филь испытал тревогу при мысли, что Габриэль сделает с ним за поломанные каникулы, но ему не было её жаль: в конце концов она всё это и заварила.

— Почему? — еде выговорила Габриэль дрожащим голосом. — Почему я, в чем я-то виновата? У Нормана снесло голову, а мне теперь что, тут сидеть? За что?

Её голос сорвался, по щекам потекли слезы. Филь не поверил в них ни на секунду: когда Габриэль по-настоящему плакала, она ревела как раненый лось. Но всё равно это вышло у неё ужасно трогательно.

Ректор, казалось, глубоко проникся её горем и согласно покивал. Затем виновато проговорил:

— Ну, а как же ты хотела, деточка? Сначала ты раздаешь авансы, потом бегаешь по мужскому дормиторию в совершенно неподобаемом виде. Тут у кого угодно голова пойдет кругом!

Полные слез и надежды прекрасные глаза Габриэль вспыхнули возмущением.

— Что? Я раздавала авансы? Да никогда этого не было, я приличная девушка из благородной семьи! А что он себе надумал, я ни чуточки в том не виновата, и я хочу-хочу-хочу в Кейплиг!

В её голосе появились нотки неподдельного отчаяния. Выслушав её, ректор скорбно покачал головой.

— Голубушка, ты виновата в том, что собственными руками сотворила очень неприятную ситуацию. Тебе скоро пятнадцать лет, пора начинать соображать. Посиди здесь, охолони, подумай, где и в чем ты ошиблась и как избежать этого в будущем. Если же ты настаиваешь на отъезде, я тебя, конечно, отпущу, но обязательно напишу твоей матери о происшедшем, чтобы уже она занялась твоим воспитанием.

Габриэль в испуге воскликнула:

— Ой, не надо, я лучше здесь останусь! Не надо, профессор, пожалуйста!

Ректор доверительно сказал:

— Вот и договорились! Тогда я напишу твоей матушке, что вы учинили здесь безобразие, испакостив редкую книгу, и оставлены её переписывать. Так будет лучше для всех, я уверен.

Перепуганная до смерти Габриэль истово закивала.

— Спасибо, профессор, — пролепетала она, склонив голову.

Хозеки вдруг зашептались. Ректор располагающе поморгал на них.

— Я не против, — вполголоса произнесла Мета.

— Я тоже, — сказала Анна, — какая разница, где морозить зад? Папочка отрабатывает летние грехи в столице, а без него в доме будет тоска!

Филь уставился на дверь, желая поскорей оказаться за ней, так сильно забурчало у него в животе. Не доверяя стряпне Якоба, он хотел успеть вдоволь наесться за оставшееся время и не был намерен пропускать завтрак. Ошибочно приняв его нетерпение за желание приняться за работу, ректор милостиво махнул рукой, разрешая удалиться.

И тут Ян спросил у него:

— Профессор, у вас найдется еще один голубь послать письмо и нашему отцу?

Зима в тот год выдалась суровей прежней. Мороз усиливался с начала декабря и в последних числах месяца совсем сковал Алексу. Тепла под школьной робой хватало на несколько минут, а без натянутого до глаз шарфа можно было остаться без носа.

Филь не раздумывая перелез в раздобытые для него Якобом тулуп, валенки, волчью шапку и рукавицы, пусть воняющие застарелым потом. Хозеки, пытавшиеся форсить поначалу, тоже в конце концов сменили сапоги и перчатки на валенки и рукавицы.

Работа, которой они занимались, их плохо согревала. Библиотечную дверь держали открытой для пущего света, и через неё задувало ледяным ветром. Филь так промерз, что не мог согреться в бане. Ян ощущал себя не лучше. Габриэль утеряла всякую говорливость. Мета то и дело чихала и сморкалась. Анна непрерывно пребывала в дурном настроении.