Игорь Федорцов - Черная нить горизонта

По глазам видно чему он завидует. Его взгляд прополз по Кайрин сверху вниз. Показалось, её ощупали, грязно и бесцеремонно.

"Сколько же их у нее?" - возмутилась Кайрин, теряя терпение. Поток поздравляющих уменьшился, но не иссяк. Она не призналась себе, что немного завидует Натану. Столько родни! А у нее?

...После злополучной битвы при Кузах, Винза ди Хенеке в замок привез слуга. К жене и дочери. Молодая Этери отчаялась увидеть мужа живым. Со всей страстностью любящего сердца, она выхаживала его и молилась о счастье. В чем больше всего нуждаешься, тебе будет отказано. Первая истина усвоенная Кайрин. Сколько её тогда было? Четыре или чуть больше. С этого возраста она помнила отца. Помнила, он её не любил. Винз ди Хенеке грезил о мести. Сам он уже не мог держать меч или подняться в седло, но сын! сын мог совершить мщение. Должен был! Но у него подрастала дочь. Малышка Кэйра, так записано её имя в церковной книге. Милое создание, бойкое и непоседливое, любознательное и пытливое любили все − от строго капитана стражи до последней кухарки. Все кроме отца. Винз ди Хенеке не признавал её. Винз ди Хенеке исходил тихой ненавистью и рано или поздно ненависть прорвалась бы наружу. Когда чувство окончательно пересилило его разум, мать отдала Кэйру в Храм Смета-Ткача. Там она обрела новое имя Кайрин. Можно ли оправдать решение матери? Наверное. Поэты говорят, миром правит любовь. Ради своей любви, Этери пожертвовала дочерью. Надеялась показать мужу, что его плоть и кровь оправдает его чаянья? Семь лет обучения и одно единственное желание, покинуть Храм. Единственное. Ибо желать иного она не умела. Не научилась. Однажды, в самые лютые зимние морозы за ней приехали отвезти к отцу. Он вспомнил о существовании дочери?! Воспитанницу Великого Смета разобрал смех. Ей было очень смешно. Представился семейный праздник Очага. Игрушки, елка, подарки. Смех обошелся Кайрин в двадцать плетей. Метресс Айла лично нанесла удары, отсчитав их. Кайрин стойко перенесла наказание...

− Севаст Грур ди Талли, − представляют очередного гостя.

Слуги севаста втащили огромный сундук. Даритель таков, что без труда в него поместиться. Мелок.

...Родовой замок... Высокие стены и торчащий над округой высоченный донжон. На шпиле стяг с Зеленым львом. Знамя рода матери. То, что последний из Хенеке доживает век в Бастуре, знали только несколько людей. И так, она возвращалась. Представляла, как войдет в свою комнату с витражным окном. На витраже монах гуляете по лугу, и ведет за собой за руку ребенка. Кто это мальчик или девочка не определить. Кайрин всегда представляла себя рядом с монахом. Её ведут на прогулку по желтым цветам, зеленой траве к голубому ручью.

Но даже этому не суждено было сбыться. Кайрин доставили в богом забытое захолустье. Запущенное подворье, сильно воняло плохо вычищенным хлевом и прогорклым жиром. Отец лежал в постели. Рядом с ним возилась служанка. Она все время поправляла то одеяло, то подушку, то подбивала бока перины. В комнате темно и холодно. Печь едва топилась. Войдя в дом, Кайрин не сразу узнала отца. Вернее не узнала вовсе. Только когда её подвели к кровати и лежащий заговорил, она вздрогнула. Это был его голос. Голос Винза ди Хенеке. Последнего мужского представителя великого рода.

− Сядь, − произнес отец, среднее между просьбой и приказанием.

Кайрин села. Не на лавку, а на край постели. Она до сих пор не смогла понять, почему села именно на постель. Что её толкнуло?

Винз подождал пока все выйдут, вцепился ей в руку жесткими болючими пальцами и заговорил так тихо, что она еле его слышала. Тот, кто хотел бы подслушать, не расслышал бы ни слова.

− Я продал замок, чтобы у тебя были деньги. Поедешь в империю. Тебя отвезет человек. Он научит тебя, как поступить.... Поможет.... Долг Хенеке на тебе. Я передаю его. Ты рассчитаешься за род, − он помолчал, очевидно, ожидая вопросов или протестов, а может просто отдыхал. - И еще, − и больно сжал ей руку.

Кайрин, как не было её неприятно, наклонилась.

− ...Бекри... Клиди... Аргам ро Фай...

Его речь походила на горячечный бред. Каждое слово которого, он довершал сильным нажатием. Синяки потом сходили неделю.

− Клянись... памятью матери... клянись..., − потребовал от нее отец.

Подло! Подло! Подло! Требовать такую клятву с нее, подло! Но она поклялась. Её мать любила Винза ди Хенеке. Этого достаточно для клятвы.

Отец ослабел и впал в забытье. Снова захлопотала служанка. В комнату вошел человек, принесший с собой стужу зимы. Но и теперь, много лет спустя, Кайрин убеждена, будь в избе жарко натоплено, то с его появлением помещение, выстыло бы через мгновение. Человек-холод забрал её с собой...

Воспоминания не улучшили настроения.

...Очередь тянется дальше. Голос Фиалы ровен и строг. Кайрин почти никого не запомнила...

В просторном нижнем зале столы составлены буквой С. Посередине не замкнутого круга маленький столик. На золотом блюде лежит приготовленная овца. Приготовлена без изысков. Прожарена на углях. Желаешь отведать - плати! По оплате и кусок. В фускарии она в треть солида целиком, а здесь и тысячи не хватит за десятую часть! Чем не повод козырнуть щедростью и достатком? Но это после. Пока гости наедятся, напьются, наговорятся, отпляшут сто потов. Начиная старинным пентазалисом* и заканчивая новомодным монтаньяром*.

Слуги надрываются под тяжестью огромных блюд, подставляют гостям угощения. Телятина на вертеле, начиненная грибами свинина, рагу из зайчатины, голуби фаршированные утиными языками, свиные кишки, паштет из печени и желудков гуся, цыплячья печень под перепелиными желтками с имбирем.

Мельтешат акробаты и жонглеры, срывая легкие деньги. Актеры разыграли коротенькую сценку. Старый севаст женился на молоденькой бьянке, невинном цветке проведшей молодость взаперти, под надзором тетушек. В брачную ночь избранница севаста припадает супругу несколько уроков, как он должен исполнять супружеский долг. Актеры становились на руки, делали стойки и поддержки, кувыркались валетом, засовывая голову между ног партнера. При этом шумно охали, ахали и кряхтели. Зрители веселилась.

− Натан запоминай, − орал порядком нагрузившийся Лоуэлл.

Добавили огня в кровь, танцовщицы-цыганки, исполнившие гавази*. Бесстыжее раскачивание бедрами, то плавное то быстрое. Мелькание обнаженных ног в разрезах узких санди*. Кружение, поднимающее цветастые подолы до пояса. Ритм металлических сагатов*, так похожий на стук сердца. Зрители замерли, любуясь возбуждающим зрелищем.

Выскочив из-за стола, неугомонный толстяк Лоуэлл, заорал музыкантам.

− Карагуну, давай!

Набралось три десятка желающих отплясывать. Мужчины и женщины взялись за руки, и танец всколыхнул воздух слаженными движениями. Их поддержали хлопками, криками, свистом, топотом. Казалось даже свечи и те качаются в такт танца.