Джо Аберкромби - Герои

Если бы она твёрже спорила с Чёрным Доу. Если бы она давила, требовала, она могла бы забрать с собой Элиз, а не… во тьме, её заплетающееся хныканье, когда ладонь Финри выскальзывает из её рук, грохот захлопнувшейся двери. Синяя щека напряглась и набухла, когда под неё скользнула сталь, и она оскалила зубы, и застонала, и схватилась за голову, и изо всех сил зажмурила глаза.

— Фин.

— Хэл. — Он склонился над ней, свеча озаряла его висок золотым светом. Она села, потирая лицо. Лицо онемело. Будто разминает мёртвое тесто.

— Я принёс чистую одежду.

— Благодарю. — Как смешно официально. Так можно обращаться к чьему-то дворецкому.

— Прости, что разбудил.

— Я не спала. — Во рту до сих пор странный привкус, опухшее послевкусие шелухи. Темнота по углам комнаты играла красками.

— Я решил, что лучше я приду… до рассвета. — Снова молчание. Наверное, он ждёт ответа, что она рада — но у нее нет сил вежливо лицемерить. — Твой отец поставил меня командовать штурмом моста в Осрунге.

Она не знала, что ответить. Поздравляю. Прошу, не надо! Будь осторожен. Не уходи! Останься. Прошу. Прошу.

— Ты будешь командовать на передовой? — Её голос был как лёд.

— Полагаю, что где-то рядом.

— Не позволяй себе геройствовать. — Как Хардрик, ринувшийся за дверь за помощью, которая так и не подоспела вовремя.

— Никаких геройств, обещаю. Это просто… правильный поступок.

— Он не поможет тебе преуспеть.

— Я иду туда не ради карьеры.

— Тогда зачем?

— Ведь кто-то же должен. — У них так мало схожего. Идеалист и прагматик. Зачем же она за него вышла? — Бринт выглядит… хорошо. С учётом обстоятельств. — Финри обнаружила, что надеется на то, что всё хорошо и у Элиз, и заставила себя прекратить. Напрасная трата надежды, а у неё её и так почти не осталось.

— Что чувствует мужчина, когда его жена в руках врага?

— Кромешное отчаянье. Надеюсь, с ним всё будет хорошо.

«Хорошо» звучало бестолковым, ходульным словом. В бестолковом, ходульном разговоре. Хэл казался незнакомцем. Он ничего по-настоящему не знал о том, кто она такая. Как вообще двоим узнать что-либо настоящее друг о друге? Каждый бредёт по жизни в одиночку и сражается сам за себя.

Он взял её за руку.

— Ты выглядишь…

Она не смогла вынести прикосновения его кожи к своей, резко одёрнув пальцы, словно от горячей печи.

— Иди. Тебе пора.

Его лицо содрогнулось от боли.

— Я люблю тебя.

Ведь это всего лишь слова. Их же так легко произнести. Но она не могла — не более, чем слетать на луну. Она отвернулась от него к стене, натянув одеяло на сжатые плечи. Услышала, как закрылась дверь.

Немногим, а может и изрядно, позже, она соскользнула с постели. Оделась. Плеснула воды на лицо. Спустила рукава на зазубренный порез вдоль руки, на покрытые корочкой ссадины на запястьях. Открыла дверь и вышла. Отец был в смежной комнате, разговаривал с офицером, которого вчера на её глазах придавило упавшим буфетом, под грохот посуды. Нет. Не с тем.

— Ты проснулась. — Отец улыбался, но была в нём и опаска, словно он ожидал, что она воспламенится, и приготовился подхватить ведро. Может быть, она и воспламенится. Она бы не удивилась. И, чего уж там, не слишком бы сожалела. — Как самочувствие?

— Ничего. — Руки сомкнулись на её горле, и она рвала их ногтями, в ушах отдавалось биение сердца. — Вчера я убила человека.

Он встал, положил руку ей на плечо.

— Может быть, ты так считаешь, но…

— Ну естественно, я так считаю. Я проткнула его кинжалом, который вытащила у офицера. Я всадила в него клинок. Прямо в лицо. Вот. Так что он за мной, согласен?

— Финри…

— Я схожу с ума? — Она рассмеялась, насколько глупо это прозвучало. — Дела могли пойти куда хуже. Я должна радоваться. Я ничего не могла сделать. А что мог сделать кто-нибудь другой? Что должна была делать я?

— После того, что ты пережила, лишь безумец чувствовал бы себя нормально. Попробуй вести себя так, будто… это просто ещё один день, такой же, как все остальные.

Она глубоко вдохнула.

— Конечно. — И ответила ему улыбкой, которая, она надеялась, изобразила скорее ободрение, нежели безумие. — Просто ещё день.

На столе стояла деревянная миска, а в ней — фрукты. Она взяла яблоко. Наполовину зелёное, наполовину цвета крови. Пока она в состоянии, ей надо есть. Поддерживать силы. В конце концов, это просто ещё один день.

Снаружи всё ещё темень. Охранники при факелах. Умолкли, расступаясь пред ней, разглядывая её и притворяясь, что не глядят. Ей хотелось изблевать на них всю свою желчь, но она лишь улыбнулась, как будто это был просто ещё один день, и они вовсе не выглядели точно также, как воины, которые отчаянно стремились удержать закрытыми ворота постоялого двора, осыпаемые ливнем щепок, когда дикари рубили створки.

Она сошла с тропы и двинулась поперёк склона, поплотнее закутавшись в плащ. Бичуемые ветром травы стелились во тьме. Заросли осоки оплетали башмаки. Лысый мужчина в развевающемся плаще стоял, осматривая затемнённую долину. Перед собой он держал сжатый кулак и беспрерывно обеспокоенно потирал большим пальцем об указательный. Другой человек услужливо держал чашку. Наверху, на восточным горизонтом, показывались первые тусклые пятна рассвета.

Должно быть, это последствия шелухи либо бессонницы, но после вчерашнего Первый из магов уже не казался таким ужасным.

— Ещё один день! — воскликнула она, чувствуя себя так, словно может оторваться от склона и воспарить к тёмному небу. — Ещё один день сражений. Вам должно быть приятно, лорд Байяз!

Он изысканно поклонился.

— Мне…

— Просто «лорд Байяз» или есть обращение, более приличествующее Первому из магов? — Она откинула с лица прядь волос, но ветер швырнул её обратно. — Ваша милость, Ваше чародейство или может Ваше магичество?

— Я не сторонник церемонности.

— А всё-таки, как человеку стать Первым из магов?

— Я был первым учеником великого Иувина.

— И он обучил вас магии?

— Он обучил меня высокому искусству.

— Почему же тогда вы не занимаетесь им, вместо того, чтобы заставлять людей сражаться?

— Потому что заставить людей сражаться — проще. Магия есть искусство и наука принуждать явления и вещи вести себя вопреки заложенному в их естестве. — Байяз не спеша отпил из чашки, наблюдая за ней поверх ободка. — Нет ничего естественнее для людей, чем сражаться. Я надеюсь, вы уже оправились от вчерашних испытаний?

— Испытаний? Да я про них уже почти забыла! Отец посоветовал мне вести себя так, будто это просто ещё один день. И тогда, наверное, он таким и станет. Обычно я провожу свои дни лихорадочно пытаясь отыскать способы содействовать интересам моего мужа, а следовательно и своим. — Она искоса ухмыльнулась. — Я смертельно честолюбива.