Далия Трускиновская - Окаянная сила

Не зря, ох, не зря Анна Петровна разговоры с Аленой вела — кое-что у ведуньи в голове и застряло. Высказала Алена про Софью — и сама порадовалась, как складно да к месту.

— Погоди, погоди… Я — правительница? А государь?.. А Петруша?.. Ох, да что же вы такое затеяли? Аленушка? Неужто на тебе креста нет?

— Есть на мне крест! Потому и прошу тебя — идем, бога ради! Нельзя вам в Верху теперь быть!

Алена сгоряча треснула кулаком по крытой лазоревым сукном лавке. Подскочили нарядный таз и стоявший в нем золотой носатый рукомой — еще покойницы Натальи Кирилловны старшему внучку подареньице.

Дунюшка испуганно уставилась на давнюю подружку.

— И все стращают, и все стращают… — жалобно произнесла она. — Кто ни придет ко мне, горемычной, — все ужасное говорят… И каждый — свое! Кому и верить-то?

— Мне, Дунюшка, мне! Я ж ради тебя едва на дыбу не попала! Да я б тебя и на дыбе под кнутом не выдала! — горячо заговорила Алена, совсем позабыв свое тогдашнее смятение. — Пойдем же скорее! Соберем Алешеньку и пойдем, пока сенные девки да постельницы спят! И местечко тебе приготовлено. Поживешь с сыночком в тихой обители. Да Дунюшка же!..

Но молча, глядя в пол, помотала головой несчастная государыня.

— Дунюшка!..

— Алешенька, дитятко мое роженое, хоженое! — вдруг прижав к себе сына, воскликнула Дуня. — Аленушка, свет! Что Алешенька-то мне скажет?!. В возраст войдет, правду проведает! Он же проклянет меня, Аленушка!

— Да не пугай ты дитя понапрасну! — крикнула, входя в ярость, Алена. — Коли ты его из Кремля сейчас не выведешь да под смертное зелье подведешь — вот тогда уж точно его душенька тебя проклянет!

— Девки! — прошептала вдруг Дуня.

— Спят твои девки!

— Нет, ты послушай…

Кто-то шел сенями, и чем ближе — тем шумнее.

— Да что ж это у них деется! — произнес звонкий молодой голос. — Прасковья Алексеевна, да очнись же! Где Алешенька?

Алена вскочила с лавки, в два шага оказалась у двери.

— Гавриловна, ступай вперед ты, коли все тут мертвым сном полегли!

И сразу же отворилась дверь, на пороге встала боярыня и размашисто поклонилась Дунюшке.

— Государыня царевна Наталья Алексеевна к тебе, государыня царица, жаловать изволит!

Дуня, перепугавшись, вскочила, кинулась к сыну, обняла. Алешенька спрятал личико в складках ее богатого летника.

Вошла царевна — не царским обычаем, когда впереди выступают малолетние боярышни да карлицы, а вольно и стремительно, за ней — четыре верховые боярыни, из тех, что помоложе. Все мимо Алены прошествовали, задев ее дивно расшитыми вошвами дорогих летников персидского атласа, тканного цветами да птицами.

Красива была царевна, горделива, статна, а сейчас на губах ее маленького, как у брата, рта еще и улыбка играла опасная, как у него же.

— Государыня Авдотья Федоровна! — сказала она без поклона. — Государь велел взять от тебя наследника, Алексея Петровича. Жить отныне в моих покоях будет.

— За что, Натальюшка?.. — изумленно спросила Дуня. — Я ли за ним не ходила? Пропадет он без меня!

— У нас за ним смотреть не хуже будут. Не малое дитя, чай, — девятый годок, — строго отвечала царевна. — Братец Петруша в его-то годы уж потешных воинской науке учил! А дитя всё при тебе да при тебе, с дурами-девками да старыми бабами. Сколько я книг ему написать велела! Лучшие рисовальщики над ними трудились! Где те книги? Читал ли — бог весть!

— Дитятко болезное, — вступилась Дунюшка.

— Братец Феденька тоже хворенький был. А дня без книги не жил! Ты сына ничему не учишь, что государи знать должны, и другим учить не даешь! Братец Петруша тебе муж, Богом данный, велит сына мне отдать — отдай, не гневи братца.

— Не могу… Грех тебе, Натальюшка! Бог накажет! Дитя у матери отнимать!.. — вдруг закричала Дунюшка.

Видно, царевна готова была к воплям.

— Не голоси, государыня царица! — пронзительно, хоть и не слишком громко, одернула она Дуню, не теряя при этом грозного своего спокойствия. — Я государев приказ исполняю! А ты? Ослушница государева!

— Не отдам! Умру — не отдам! — как бы не слыша, кричала Дуня. — Мое дитя! Уйди, Наталья, уйди от греха!

И тут, очнувшись от напущенного морока, во весь голос заплакал перепуганный Алешенька.

— Государь уж к Москве скачет! Поберегись, Авдотья! — повысила голос царевна. — Уйми дитя да и отдай. Не то хуже будет. Братец Петруша грозен возвращается, всем достанется!

— Погубить Алешеньку хотите! Зельями извести! — Дуня так крепко обняла плачущего сына, что он невольно стал высвобождаться.

— Совсем ты с ума сбрела! — Наталья сделала два шага вперед, развела ей руки, и мальчик, со страху и от волнения мало что понимая, прижался к родной тетке. — Пойдем, Алешенька! У меня хорошо, игрушек новых купить пошлю! Книжки читать станем! Батюшка приедет — похвалит!

И тут же, словно по приказу, окружили ее с племянником молодые, статные, дородные боярыни. Как-то незаметно оттеснили растерявшуюся Дунюшку.

Она рухнула на колени.

— Отдай, не погуби…

— Сама ты себя губишь, — отвечала царевна Наталья. — Мой тебе совет — съезжай с Верха сама, по-доброму, поезжай в отдаленную обитель. Послушаешься — тебе же лучше будет. Государя сейчас сердить нельзя! Вернется — то-то головы полетят!

С таким любезным обещаньицем и ушла, ведя с собой зареванного Алешеньку. Дуня, как стояла на коленях, так и повалилась на пол.

Алена отделилась от стены, склонилась над ней — царица обмерла…

Не о чем более было толковать Алене с Дуней, да грешно же оставлять на полу ее без чувств. И поднять трудно — обильна плотью сделалась Дуня после третьих родов. Алена решила хоть воды ей в личико плеснуть, потянулась за Алешенькиным рукомоем — а его-то уж и нет! Видать, боярыни бабушкино подареньице прихватили.

И села Алена рядом с подружкой горемычной на пол, и задумалась, и сдвинула бровки, и засопела… Плохо вышло. Хуже некуда. Кто ж знал, что царевна Наталья Алексеевна так поспешит?

Спешно надо было бежать к Анне Петровне! Она — умница, она придумает, как делу пособить! И пошлет девку отпустить колымагу с кучером — негоже пустой колымаге без дела у ворот торчать. Коли уж с таким трепетом государя ждут — найдется добрая душа, приметит, донесет!

Дунюшка приподняла голову. Соображала, видать, еще плохо — глядела как бы на Алену, однако не видя подруженьки.

Строго и печально посмотрела Алена на царицу.

— Всех ты, Дуня, сгубила… — молвила. — И себя, и Алешеньку, и Лопухиных — всех…

— Алешеньку… — повторила государыня Авдотья Федоровна. — Сыночка моего… Что ж я без него?..

Не желая слушать неизбежные жалобы, Алена резво подхватилась и выскочила в сени. Девки и постельницы, сидя по лавкам и свесив головы, спали.