Андрей Шулятьев - Грации солнца. Приманка для зверя

-- Тогда кто убил эту тварь? Отсёк голову с одного удара. Так могут только...

-- Априки! Не умничай. Скажи лучше, ты отчётливо видел её? -- спросил власть имущий, глядя на солдата.

-- Ты! Видел! Априку?! -- повторил воин.

-- Да.

-- Так и запишем, -- успокоился наместник. -- Что более важно, ты хорошо знаешь право?

-- Что с моим дядей?! -- не сдержался Маниус.

-- Съеден! -- крикнул солдат.

-- Тётей!? -- воскликнул спасённый и подался вперёд; солдаты усилили хватку.

-- Кончай брыкаться! Съедена она!

Услышав слова воина, юноша поник. Руки солдат теперь помогали ему стоять.

-- Что более важно, -- продолжил наместник, -- ты знаешь, что закон указывает делать с такими, как ты?

Солдат прокричал реплику без изменений.

-- Такими, как я?! -- Маниус напрягся. -- Я не преступник!

-- Согласно закону двенадцати таблиц гражданин, не убитый, но раненый мыйо, либо преследуемый мыйо, ради безопасности других граждан считается отверженным. Мы вверим твою жизнь всемогущим богам, -- возвышенным голосом продекламировал наместник; руки власть имущего активно жестикулировали, прибавляя вес каждому слову. -- Отведите его на площадь для исполнения приговора.

Стоило солдатам подтолкнуть отверженного, он вспомнил нужные строки закона. " Меня изгонят. Меня... " -- мысль оборвалась, сменившись отчаяньем.

-- Ты заклеймишь меня, Клоди!? -- крикнул Примус, упираясь ногами. -- Ты прогонишь меня, а имущество дяди перейдёт твоему зятю!? Так, Клоди!

-- Да как ты смеешь обвинять меня в корысти! -- не выдержал наместник. -- Сам знаешь! мыйо всегда возвращаются за жертвами!

-- Ты продашь нашу землю и получишь полную суму рубинов, -- продолжил приговорённый, не разобрав ни слова из речи власть имущего, -- пока мыйо будет обсасывать мои кости? Так?!

-- Заткните щенка! -- приказал Клодиус. Легионер ударил строптивца по голове, и отверженный повис на руках воинов. Солдаты понесли юношу к площади, браня крепкими словами всё, что попадалось на глаза. " Суров закон, но это закон ", -- напомнил себе наместник, бессильно сжимая кулаки.

Преступлений и других ситуаций, повлёкших изгнание, в Флумун-викусе не случалось вовсе. Во всяком случае, записи о подобном в судебной книге не было. Мыйо нападали на деревню и раньше, но жители воспринимали нападения как предания давно прошедших времён. Потому, несмотря на поздний час, на площади собрались все, кто сейчас находился в деревне, даже самые древние старики и случайные путники, до сего момента спешившие поскорее уехать из-за неотложных дел.

Толпа, границы которой чётко очерчивались факелами, стояла напротив привязанного к двум столбам оглушённого подсудимого. Каждый считал своим долгом пожалеть Маниуса, наградить его добродетелями, которыми обычно награждали усопших, высказаться о нелёгкой доле жителей республиканских окраин.

Наместник и палач стояли перед осуждаемым. Клодиус облачился в тогу, дав понять, что суд окончится здесь и сейчас. Палач начал методично накалять железную печать с клеймом, вертя её в жаровне, наполненной тлеющим углём. Наместник произнёс длинную речь, пересказывающую закон. Народ молчал, что в данном случае означало одобрение.

-- Постойте! -- Кезо выбрался из толпы. -- Постойте!

-- Говори, Стаце. Только быстро, -- разрешил наместник.

-- Маниус Примус -- мой лучший ученик. Он никогда не нарушал закона, всегда был почтителен...

-- Мы помним, Стаце! -- крикнули из толпы. -- Но никто не хочет быть съеденным мыйо!

-- Но мыйо мёртв! -- парировал кузнец.

-- Придут другие!

-- У нас дети, Стаце!

-- А он теперь всё равно сирота!

-- Верно!

-- Тебе дали слово, -- констатировал наместник. -- Теперь уйди и смирись.

-- Так нельзя! -- крикнул Стациус. В ответ толпа неодобрительно загудела. Маниус пришёл в себя и сразу понял, что происходит. " Я не забуду, Кезо ", -- подумал юноша, пробуя путы на прочность. Ухмылка палача остановила попытки отверженного -- не сбежать. Солдаты оттеснили кузнеца в толпу, где его мгновенно схватили крепкие руки.

-- Не время идти на принцип, -- шепнул знакомый.

-- Мы изгоним его, квириты! Все согласны?!

Толпа промолчала. Наместник подошёл вплотную к подсудимому и прокричал в ухо:

-- Отныне ты -- Маниус Примус Эксул! Запомни! Эксул!

-- Я запомню! -- крикнул приговорённый. -- Всё запомню! И как вы попрятались по углам, едва заслышав свис...

Реплику осуждённого прервали крепкие пальцы палача, втиснувшие кусок кожи между зубов строптивца. "Щенок..." -- тихо выругался Клодиус и скомандовал:

-- Приступай!

Палач осмотрел раскалённое клеймило и сделал шаг назад. Сирота задёргался, в последний раз пробуя путы на прочность; взгляд юноши не отрывался от раскалённого клеймила. Крепкие пальцы палача схватили челюсть юноши; строгие глаза неодобрительно мигнули. Легионер прислонил клеймо ко лбу Маниуса. Слабое шипение сгорающей кожи потонуло в говоре толпы.

-- Был гражданин! Стал изгнанник! -- произнёс власть имущий. Палач отнял печать. На лбу осуждённого проявилась чёткая буква "Е" с чёрточкой вверху. Сначала юноша ничего не ощутил, через мгновение боль обрушилась на сознание. Маниус пытался держаться, сжимая зубами кожу, но боль и не думала отступать. Примус напряг руки и начал биться в агонии. Естество заполнила невыносимая боль; тело отчаянно дёргалось, только стягивая крепкие путы.

-- Суд свершился! -- обратился к присутствующим Клодиус. -- Расходитесь!

Люди виновато опустили глаза и покинули площадь.

Изгнанника отвязали только утром. Каждый, кто видел полное ледяного спокойствия и застывшей ненависти лицо, ужаснулся.

-- Мани, ты можешь взять столько своих вещей, сколько влезет в твою пиру! Не оружие! Не ножи! -- крикнул наместник. -- Не жадничай!

На этот раз Маниус расслышал власть имущего. Он кивнул, не произнеся ни слова.

-- Ты должен понимать, что закон оберегает остальных! Ради них прими изгнание со смирением! Как выйдешь за ворота, забудь, что жил здесь! Не смей возвращаться, иначе мы тебя казним! -- продолжил наместник. Изгнанник вновь кивнул и направился к дядиному дому.

Пол был кем-то тщательно вымыт, комнаты -- убраны, только запах мыйо, не успевший выветриться, напоминал о вчерашней трагедии. Сирота взял крепкую походную суму и положил туда две чистые туники на случай холодов. Новый рыжеватый суконный плащ с капюшоном -- пенулу -- юноша сунул вслед за штанами. Поношенную бурую пенулу надел поверх туники. Места осталось немного: только для еды. Маниус забрал вяленую рыбу, хлебные лепёшки и немного овощей. Дядины меха кто-то наполнил свежей водой. Примус положил их на самый верх, завязал пиру и перекинул лямку через плечо. Всё. Гладий брать нельзя. Сердце сжалось от боли, когда отверженный понял, что покидает родной дом навсегда. Отчаянье заполняло душу из-за осознания собственной беспомощности.