Тереза Томлинсон - Лунные Всадницы

— Но… он такой худенький!

— Ему нужна его мать. — Мирина постаралась, чтобы слова ее прозвучали без тени упрека.

— Так дайте же его мне! — Хрисеида протянула руки.

Мирина тотчас же передала младенца ей. Они с Кассандрой со слезами на глазах смотрели, как жрица неловко баюкает своего сына. В кои-то веки в лице ее читалась нежность.

— Братишка Ифигении, — прошептала она.

Кассандра обняла Мирину за плечи.

— Умная ты Змейка, — прошептала она подруге на ухо.

Хрисеида подняла глаза.

— А как его зовут? — спросила она.

— Дать ребенку имя — право матери, — покачала головой Кассандра.

— Ну что ж… тогда я назову его Хрис, в честь моего отца, жреца Аполлона Сминфейского.

— Хорошее имя, — похвалила Мирина.

Хрисеида спустила ноги с постели, встала. Постояла немного, пошатываясь, Мирина слегка поддержала ее.

— Его же надо накормить, — с материнской заботливостью проговорила жрица.

Кассандра открыла было рот, чтобы сказать, что прикажет подать еды в комнату, но, видя, что Хрисеида решительно, хотя и нетвердой поступью, направляется к двери, замолчала.

Хрисеида обернулась к Мирине.

— Спасибо тебе, — тихо промолвила она. — Я постараюсь быть ему хорошей матерью. Ты помогла мне понять, как я могу вернуть себе честь и достоинство.

Очень скоро Хрисеида уже расхаживала по всей Трое, как прежде: она помогала и поддерживала всех, кто в этом нуждался. Люди дарили ее ответной заботой и добротой, растроганная Хрисеида убедилась, что ее до сих пор почтительно называют жрицей. Куда бы она ни шла, ребенок был пристегнут к ее спине — здоровенький и цветущий.

Мирина поделилась с Хрисеидой своими планами относительно рабынь и принялась уговаривать её присоединиться к Лунным Всадницам. К ее удивлению, жрица покачала головой:

— Мой отец укрылся на острове Сминфий, — промолвила она. — Что бы ни случилось с Троей, я попытаюсь вернуться к нему и отвезти его внука в тамошнее святилище.

В голове Мирины роились вопросы и замыслы, ее мучила бессонница. То она теряла надежду и чувствовала себя усталой и разбитой, а в следующий миг накатывало возбуждение, и она уже не сомневалась, что преуспеет.

Однажды девушка проснулась от ночного кошмара. Ей снилось, будто она снова баюкает в объятиях Пентесилею, а над ними нависает Ахилл, громадный и страшный, а вокруг лодыжки его украдкой обвилась крохотная коричневая гадюка. Мирина встала — слишком уж растревожил ее сон! — вышла из комнаты, что разделяла с Корониллой, и неслышно покинула спящий дворец. Лунный свет омывал безмолвные улицы крепости.

Тут и там ее окликала стража, но, узнав в ней Госпожу Змею, воины кланялись и уступали дорогу. Девушка дошла до Южной башни, поднялась по ступеням на самый верх. Постояла там немного, оглядывая безмятежную равнину. Повсюду вдоль далекого побережья среди ахейских шатров и хижин горели факелы. В серебристом лунном сиянии так трудно было поверить, что здесь, на фоне прекрасного пейзажа, льется кровь и гибнут люди.

Послышался вздох, шаги, а затем раздался знакомый голос:

— Вижу, Госпоже Змее тоже не спится!

Девушка резко развернулась. В полумгле смутно маячила широкоплечая фигура и посверкивали золотисто-серебряные локоны. Да это же Парис! И хотя особой приязни к царевичу Мирина никогда не питала, здесь, в темноте, Парис казался на удивление присмиревшим и безобидным.

— Ты прав, не спится мне сегодня, — кивнула она.

— До чего красивое зрелище и при этом, сколько страданий и боли! — промолвил царевич, и слова его прозвучали настолько созвучно мыслям самой Мирины, что она вздрогнула и не нашлась с ответом.

— И все это ложится тяжким бременем на эти хрупкие плечи, — продолжал между тем он.

У Мирины по-прежнему слова не шли с языка. Она и думать не думала, что Парис терзается угрызениями совести или хотя бы осознает лежащую на нем ответственность!

Парис вздохнул.

— А знаешь, что самое худшее? Если бы я мог вернуться в прошлое и все изменить, я знаю доподлинно, что поступил бы в точности так же. Я бы всем пожертвовал, лишь бы заполучить Елену, любую цену бы заплатил!

Откровенные слова Париса поневоле растрогали Мирину. Нет, это уже не хвастливый и самовлюбленный царевич, не избалованный всеобщий любимец, каким он запомнился ей из прошлого. Это — взрослый мужчина, изнуренный тяготами и горем, научившийся понимать себя и смотреть в лицо своим недостаткам, каковы бы они ни были.

— Елена покоряет все сердца, — мягко проговорила девушка. — Ее нельзя не любить — никто не устоит перед ее обаянием, как бы ни пытался.

— Как, даже свирепые Лунные Всадницы? — поддразнил Парис.

— Даже они, — подтвердила Мирина.

Парис вновь посерьезнел.

— Я бесконечно скорблю и горюю о гибели вашей отважной Пентесилеи.

Мирина кивнула.

— Но твоей вины здесь нет. Пентесилея всегда поступала так, как сама считала нужным. В тот день никто не сумел бы остановить ее.

Парис шагнул ближе, и оба вгляделись в даль, туда, где в дальнем конце побережья высились шатры и хижины Ахилла.

— Как же нам победить его? — прошептал Парис. — Этот человек обладает медвежьей силой и ведет за собою своих ядовитых муравьев: их кровожадный рой окружает нас со всех сторон. Похоже, одолеть его никому не под силу: даже Пентесилея, даже мой храбрый брат Гектор потерпели поражение!

— А чему тут удивляться? Ахилл весь закован в панцирь, как черепаха, — согласилась Мирина. — Эта блестящая броня покрывает его с головы до ног!

И тут ей вспомнился недавний сон — крохотная бурая змейка, обвившаяся вокруг лодыжки Ахилла. Ясно, словно наяву, девушка представляла, как сидит на земле, баюкая в объятиях Пентесилею, а великий воин башей нависает над ними, так близко, что она чувствует запах пота Тогда-то она и углядела полоску нагой, загорелой, мускулистой плоти под блестящим поножем!

— Кроме… пяток, — промолвила Мирина, нахмурясь и пытаясь вспомнить все в точности. — Ступни Ахилла ничем не защищены. Броня их не прикрывает.

— Ступни? — озадаченно переспросил Парис. — Но ведь даже прямой удар меча, нанесенный в ступню, такому здоровяку почти не повредит!

— Это верно, — согласилась Мирина и вдруг рассмеялась. — Но для нас, всадниц, лучшее оружие — это лук. Стрела глубоко вопьется ему в пятку, а если обмакнуть наконечник в змеиный яд, сомневаюсь, что Ахилл выживет.

Парис живо заинтересовался услышанным.

— А что, у Госпожи Змеи есть и змеиный яд? — полюбопытствовал он.

Мирина поколебалась мгновение, но тут перед ее внутренним взором вновь возникло бледное как полотно лицо Пентесилеи. Не бесчестно ли это — убивать противника отравленной стрелой? Но тут девушка с негодованием вспомнила учтивые расшаркивания трехдневного перемирия. И в груди ее вновь вскипел гнев.