Всеволод Буйтуров - Слезы Невидимых. Золотой Разброс.

«Дивный сквер, однако, разбили для отдыха горожан вокруг Чистого Озера. Не грех в такую прелестную погоду немного отдохнуть в тени плакучих ив. Эх! Да на травке бы прилечь, а чтоб небесное создание всё время на виду было!

А может представиться, да завести беседу? Нет, никак невозможно, совсем уж непристойно выйдет. Что я, ловелас какой»?

— Сударь! Вы наглец и мерзавец! Стреляться немедленно! Через платок! Без секундантов! Позор домогаться честной девицы средь бела дня в общественном месте!

Сия тирада вмиг разрушила Ванины мечты. Ужас! Он стоял на берегу Чистого Озера без трости, без шляпы, в расстегнутом сюртуке. Волосы его растрепал ветер, щеки раскраснелись от быстрого шага, дыхание было прерывистым и шумным.

«Точно маниак!» — пронеслось в Ваниной голове.

Дорогу ему преградил странный седовласый человек! Белая одежда — и при этом в смазных сапогах. Ничего себе!

«Невиданный субъект. Быть скандалу! Людей полно вокруг! Одних нянек с младенцами не меньше дюжины!» Иван пригляделся к некстати объявившемуся любителю дуэлей: глаза его были мутны, он в ярости потрясал кулаками перед носом Ивана Семёновича, говорил что-то насчёт стрельбы.

— Позвольте, сударь!

— Не позволю! Молчать, фанфарон штатский! Перед тобой офицер гвардии Его Императорского Величества! Смирна-а-а!

«Бежать! Нет — это позор! А так — отставка, и тот же позор. Ещё растление благонравной девицы припишут!

Тут совсем странный оборот стали принимать и так уже ненормальные события. Послышался цокот копыт, прямо на дорожку сквера въехала больничная карета, из неё выскочили два дюжих санитара и тщедушный доктор в очках с золочёной оправой. Санитары накинули на скандалиста какую-то хламиду и тут же скрутили старика её невероятно длинными рукавами.

«Смирительная рубашка»,— догадался Иван.

Санитары ловко запрокинули спеленатому человеку голову, а эскулап виртуозно влил ему в рот содержимое какой-то склянки.

— Пожалуйте, Ваше Сиятельство! Извольте с нами. Вот и кареточка уже подана. Гляньте: лошадки — чудо!

Эксцентрический субъект в смирительной рубашке для порядка пару раз дёрнулся из рук санитаров. Но, видать, снадобье подействовало быстро, обмяк и позволил себя усадить в карету, которая незамедлительно же и отбыла.

— В Скорбный дом свезут, не иначе. — Резюмировал тут как тут оказавшийся дворник, так и не успевший свистнуть в свой свисток, чтобы известить ближайшего городового о безобразии.

— Дас ист нонсенс! Песопрасие! — Крикнула немка-гувернантка, прогуливавшая свою маленькую воспитанницу, но тут же прикусила язык: зашикали няньки со спящими младенцами.

Бедный учитель музыки ошалело озирался по сторонам. Все вдруг занялись своими делами: кто променадом, кто воспитанием доверенных им чад. А эфемерная девица подошла к берегу озера и спокойно начала снимать с себя одежду. Странно, что никто, даже дворник, на это не обратил никакого внимания. Подумаешь редкость — девица благородного сословия прилюдно, не торопясь совлекает с себя одежды!

А красавица-то уже в одних чулках и туфельках! Ужас! Ещё вдруг Ивана Семёновича как будто захлестнуло неведомой горячей волной: было сразу и удивительно, и стыдно, и очень-очень красиво. Чего уж, приятно было до умопомрачения! Дело в том, что почтенный педагог считал себя знатоком женской красоты: бывал в обеих столицах, хаживал в музеи — даже мастеров фламандской школы видывал с их телесным великолепием! И ещё (он маменьке не говорил и на исповеди батюшке не признался) посетил со столичным приятелем новомодную оперетку и смотрел, как девицы под лихую музыку танцуют танец канкан, и машут при этом ножками в ажурных чулках.

Понял наш герой, что жизни он не знает. И о красоте женской у него представление сложилось, признаться, убогое. Это же надо, чтоб так красива была обнажённая девица, входящая в воды озера! Не на картине, наяву! Ах, какой сладкой истомой наполнилась душа! И петь, и плакать, и молиться хочется одновременно!

Зыбкая гладь расступилась, открыв песчаное дно. Девица дошла до середины, махнула рукой, и, стены воды справа и слева обрушились прямо ей на голову! И вновь Чистое Озеро ласкало взор отдыхающих своей серебряной гладью.

— Караул! Утонула! Прямо на дно! Спасать надобно, лодку, пожарных, дворника, воинскую команду! Да чулочки с платьицем прибрать надо: спасём, а девице стыдно будет наготы своей!

— Что случилось? Что вы, сударь!

— Господа! Человек ума лишился! — кричали все, кому не лень. Покоя на озере как не бывало.

— Странное дело: среди дня в приличном месте?

«Яко по суху пешешествовал Израиль, по бездне стопами. Гонителя фараона видя потопляема»!— вопил штатский в сюртуке, который и поднял панику. Кричал, метался, доказывал, что кто-то утонул! Кто мог утонуть, когда ранняя весна и купален на берегах ещё даже не соорудили?

В странном, замедленном сне Иван Семёнович наблюдал, как его скручивают санитары из знакомой кареты. Как он бьётся и продолжает петь про «яко посуху» и ещё какие-то псалмы вперемешку с популярными романсами. Вот во рту он ощутил отвратительный вкус лекарства из докторовой склянки. Стало мерзко, но тут же он почувствовал, как дух сладко замирает, поднимается над грешной землёй, и… провалился в забвение безмятежного сна, в котором видел себя Царём Морским, а краса-утопленница жива и была Владычицей Морскою. И славно им жилось в водной глубине…

«А занятия пропали! Из колледжа попрут — только в заводской самодеятельности кормиться…»

Осада Белой Горы

Все подступы к Горе заняли чужаки в красных кафтанах. Стрелы градом сыпались на осаждённую крепость. Много было у пришлых людей и ружей. Дети Невидимых не то, что не знали огнестрельного оружия, просто предпочитали обходиться без него. Кто же будет беспокоить Духа Охоты громом и молнией из громоздких пищалей и мушкетов, когда можно, не пугая зверя, добыть все потребное в тайге с помощью самострела, рогатины или ловко поставленных капканов?

У соседей, Сибирских татар, водились ружьишки, но тоже немного. Для охоты в обильных зверем и дичью лесах они были без надобности — так, игрушка на праздник пошуметь-погреметь ради пущего веселья.

Вольные люди с невиданных лодок не собирались оставлять дикарей в покое: не затем шли Большой Водой, кормили гнус, мёрзли в промозглом речном тумане в ненастье. Говорили знающие люди, да подсылы из купчишек, что несметные богатства можно обрести в этих диких краях. А золота здесь, мол, тьма-тьмущая.

Туземцы же, что построили свое городище на горе близ реки, сдаваться не собирались.

Не то, что лёгкие на подъем их соседи: мигом свернули свои чумы и отошли от греха подальше вниз по Матери Реке переждать лихое время. Оно и понятно — люди кочевые, подвижные.