Анастасия Вернер - Кровавый закон

Еще один глубокий вдох. Ей казалось, что она давно была готова к этому. Но куда там. Страх не могли отогнать никакие вздохи.

«Только бы в обморок не упасть», — опасливо подумала Олиф.

В одной руке она держала нож, в другой — бутылку виски, при этом уверяя себя в том, что резать людей — это совсем не страшно, и все будет хорошо. Она еще раз вздохнула, уже чисто инстинктивно, и сделала надрез вверху раны. Темно-серый гной тут же потек по спине вниз. Чем дальше она резала, тем больше он смешивался с выступившей кровью. И тем сильнее Лекс сжимал зубы.

— Черт возьми, — прошипел он.

Олиф впервые так радовалась полутьме вокруг: так меньше видно, так меньше страшно.

Она продолжала резать, чувствуя, как напряглись мужские мышцы. Надо отдать ему должное, он держался молодцом. Гной скопился не только на поверхности, но и под кожей. Пришлось вычищать его и оттуда, что очень затрудняла хлещущая кровь. Наверняка на полу уже скопилась приличная лужа. Как только Олиф поняла, что кроме крови больше ничего не вытекает, она тут же плеснула на рану виски.

— Тввввою мать!!! — сжал зубы Лекс. — Дай сюда!!!

Девушка тут же протянула ему бутылку. Мужчина сделал несколько долгих глотков.

Пока он пил, она взяла заранее приготовленную иглу с ниткой и проткнула ей человеческую кожу. Услышала порывистый вздох, почувствовала, как от напряжения трясутся руки. Что может быть хуже, чем резать человека заживо? От одной мысли, что она протыкает иглой настоящую кожу, ей становилось плохо. Головокружение усиливалось, в глазах становилось все темнее, еще немного и она точно потеряет сознание. Глубокие вздохи не помогали. Крови становилось все больше, а Олиф все никак не могла сделать и нескольких стежков. На секунду ей показалась, что эта кровь никогда не остановится, что она так и будет литься и литься, и, в конце концов, Лекс умрет просто от потери крови. Но секундное помутнение сразу же сменила одна здравая мысль: «Надо. Иначе он точно умрет». Олиф собрала остатки воли в кулак и, представив, что просто, как обычно, вышивает дома, продолжила протыкать иголкой его кожу.

Лекс лишь порывисто вздыхал. Ей бы его выдержку.

Как только шов был готов, Олиф вновь плеснула на него виски. Послушала длинную матерную тираду, и приложила к ране тряпку, надеясь, что теперь кровь остановится. Та просачивалась и сквозь шов, но теперь уже не в таких количествах. На белой ткани медленно расползалось кровавое пятно.

— О Берегини! Я сделала это! — ошеломленно произнесла девушка.

Голова сразу же отяжелела, мир вокруг поплыл перед глазами.

— Поздравляю, — проворчал Лекс и вновь запросил спасительную бутылку.

— Это было просто ужасно! Я думала, что точно упаду в обморок.

Что бы остановить эту вращающуюся картинку, пришлось закрыть глаза.

— Еще бы ты упала!

В голове сразу сформировался образ темных кровавых пятен на белой одежде. Они становились все больше и больше, расползались вниз по телу. Ткань не могла впитать все сразу, капли крови стекали вниз.

— У тебя было столько крови… она шла и шла… я думала, ее уже не остановить…

— Только без обмороков! — возмутился Лекс, но к тому времени, как он повернулся к ней лицом, она уже пребывала в блаженном беспамятстве. — О Берегини, ну за что мне это?!

Ринслер занимался какими-то мелкими делишками, касающимися отдельных воинов, когда к нему в комнату вошел Песчаник. Тот был и удивлен и огорошен одновременно. Он начал лепетать про какую-то девчонку, что исполняла какой-то странный приказ. Его, Ринслера, приказ. На ничего не понимающего мужчину свалилась тысяча ненужных слов, из которых он понял только то, что объект возмущения Песчаника — это Арли, которая удивительно зачастила к Лексу. Но мужчина точно помнил, что выбрал эту женщину специально, ведь она до смерти его боялась. Да и было за что.

Сперва до Ринслера все никак не могло дойти, почему Арли так странно себя ведет. Не могла же она так быстро поменять свое отношение. Он уже начал всерьез задумываться о том, что Леск ее чем-то опоил, но потом, спустя некоторое время абсолютного непонимания и путаницы в голове, разобравшись во всех совершенно новых для него приказах, до него, наконец, дошло.

— У нее была косичка вокруг головы?

— Да!

Мужчина был удивлен не меньше Песчаника.

— Мелкая такая девчонка?

— Да, она мне сразу не понравилась. Что прикажете, сэр?

Ринслер впервые за долгое время не знал, что ответить. Ему нужно было привести мысли в порядок. Пришлось пройтись вдоль комнаты. Песчаник терпеливо ждал, а Ринслер все никак не мог понять, и принять то, что произошло. Он поймал себя на том, что вообще-то должен чувствовать злость, но вместо этого чувствует только растерянность.

И Лекса и эту девку нужно было повесить сию же секунду. Он это прекрасно понимал. Эта малявка обвела всех вокруг пальца. Всех, включая его, Ринслера, хотя он искренне считал, что такое невозможно. Да, внешность бывает обманчива. Хрупкая девчонка, оказалась бойцом. Разве такое бывает?

Ему нужно было отдать приказ о немедленном задержании, но мужчина, подумав, решил поступить иначе.

— Отозвать охрану от темниц.

— Что? — решил, что ослышался Песчаник.

— Вы спугнете их, — словно сам с собой принялся рассуждать Ринслер. — Отозвать охрану, и не смейте трогать девчонку. Я сам с ними разберусь.

— Вы уверены? — на всякий случай осведомился воин.

— Они даже не представляют себе, с кем связались. Идиоты. И без моего приказа Хозяину не сообщать!

Взгляд Ринслера стал задумчивым и каким-то отстраненным. Но что-то вдруг вырвало его из своих мыслей.

— Исполнять! — приказал он и направился к серванту.

Мужчина покопался на полке, недоуменно выпрямился.

— А где мое любимое виски?

Бывает, что жизнь преподносит уроки. Жестокие, больные уроки. Бывает, что мы их запоминаем, а бывает — нет. Наша память настолько безгранична, что любой момент нашей жизни она крепко обнимает, и укутывает в свои теплые объятия. Бывает, что это моменты счастья, а бывает — горя. Все они хранятся там, глубоко-глубоко, в нашем сознании. Какие-то нам хочется помнить, какие-то — нет.

Если бы у меня был выбор, я бы хотела забыть о том, кого убила.

Лекс был прав: страх заставляет нас делать невиданные вещи. Жестокие, бессердечные. Я не могу ударить человека. Но могу убить. И его лицо, его угасающий взгляд, бледнеющая кожа, и жизнь, постепенно покидающая телесную оболочку — этого память никогда не сотрет. Оно будет преследовать меня всегда. Стоит закрыть глаза, и я вижу… нет, не мертвое тело. Я вижу его родных, возможно, не существующих родных. Но почему-то мне кажется, что у него была семья… жена, ребенок. И они теперь больше никогда уже не увидят этого Перводружинника. Я отняла у него право вернуться домой.