Анастасия Вернер - Кровавый закон

«Это происходит не так, — по его интонации стало ясно: он улыбается. — Утекает не кровь, утекает жизнь».

— Кнут, нет. Нет. — Мир вдруг смазался в непонятные расплывчатые пятна. Картинка совершенно потерялась, а потом из глаз потекли слезы.

«Все хорошо», — повторил он, а голос стал еще тише.

Чешуя начала опадать чаще. Вокруг змея уже начали скапливаться чешуйчатые лепестки, словно осенний листопад начался раньше назначенного срока. Как будто листья на цветущих деревьях вдруг съежились, потемнели и в одночасье умерли.

— Нет, — прошептала она. — Не может так все кончится. Мы ведь только-только выбрались наружу! Ты не можешь уйти! Ты не можешь меня оставить!

Олиф подползла к голове змея, и прижалась к нему всем телом. Слезы хлынули с такой скоростью, словно все это время, со дня смерти ее родителей, они копились-копились, а теперь решили, что с них хватит. И они вытекали, и вытекали, как будто это могло что-то изменить. Как будто они могли кого-то спасти.

Кнут не открывал глаз. Его тело уже больше не жило: из ноздрей не слышно было дыхания. Однако голос в голове продолжал тихо отвечать:

«Я согласился потому… что знал: нам оттуда вдвоем не выбраться».

— Как ты мог согласиться?! — захлебываясь слезами, спросила Олиф, чувствуя, как под ее телом опадают чешуйки.

«Я давно этого хотел. Наконец-то я их увижу. У меня был самый лучший сын».

Казалось, что сильнее плакать уже не возможно. Возможно. Девушка разревелась в голос.

— Я не отпущу тебя, Кнут. Это мои стрелы. Они все должны были попасть в меня! Ты не заслужил этого, слышишь?! Не уходи… не оставляй меня… пожалуйста, прошу тебя, не оставляй!

«Скажи всем, что у меня был самый лучший сын», — тихо попросил Кнут.

— Я скажу, только не уходи!

«И жена. Я любил ее».

Олиф сильнее прижалась к нему, чувствуя, как под кожей нет больше ничего, кроме мертвого холода. Такого холода, который после себя оставляет Смерть.

— Ты не можешь меня бросить, Кнут!!!

Олиф обессилено шмыгала носом, нескончаемые слезы намочили ее собственные руки и змеиную кожу. Но девушке было плевать. У нее из-под пальцев уплывал ее друг, и она ничего не могла сделать. Только плакать и беспомощно просить, чтобы он не уходил. Она потеряла маму с папой, она знала, что такое смерть. Но она не могла смириться. Просто не могла.

Еще секунду назад твой друг разговаривал с тобой, а теперь даже не шевелится. Не дышит. И уже не отвечает… Олиф поняла это только сейчас: на ее мольбы уже нет ответа.

Кнута больше нет.

Вот так вот, в одночасье. Судьба показала ей дорогу к осуществлению своей мечты, и забрала за эту свою цену. Непомерно высокую цену. Лучше бы Олиф умерла в самом начале, как только попала в эту чертову пустыню. Эта цена слишком высока. За нее, Олиф, умирают люди. И звери. Но Олиф этого не заслужила. На месте Кнута должна была быть она.

Девушка знала, что змей умер, и все равно шептала:

— Не уходи… не оставляй меня…

Просто смерть нужно осознать, но Олиф не хотела ничего осознавать. Она передвинулась к правому боку змея, проводя руками по чешуе, и оставляя за собой дорожку из мертвых лепестков. Легла рядом с ним и прижалась к нему всем телом.

— Я тебя не отпущу, — пообещала она.

Когда Лекс с Ринслером добрались до плебейки на своих змеях, было уже далеко за полночь. Небо окрасили тысячи звезд. И этим звездам было не важно, умер кто-то, или, наоборот, родился. Они каждый день делали свою работу: появлялись на небе, словно по какому-то сигналу загораясь, а затем погасали. Потом начинался новый день, и все повторялось снова и снова. Звезды только светились и наблюдали.

Звезды видели растерянные лица двух мужчин, когда те заметили голую кожу огромного змея, и тысячи мертвых чешуйчатых лепестков вокруг. Они сразу поняли, что произошло. Они уже видели, как умирают Бронированные Змеи. Без крови. Без криков. Без боли. Они оставляют после себя лишь одно напоминание: мертвые листья, которые уже никогда не сгниют.

Звезды видели, как Лекс соскочил со своего Бронированного Змея прежде, чем тот успел остановиться. Звезды видели, как мужчина бросился к мертвым лепесткам. Его раны отдавали тупой болью, он хромал на обе ноги, был бледен, как живой покойник, и очень обеспокоен. Он добежал до мертвого змея и начал шарить руками среди темных лепестков. Полная луна придавала им особый, зловещий цвет.

Наконец, мужчина вызволил из-под них еле живую девушку. Нет, она дышала, но дышала тяжело, прерывисто — долгие, нескончаемые слезы выжали из нее все силы. Лекс затряс Олиф в руках, заставив прийти в себя. Она с ужасом распахнула глаза, а когда сообразила, что произошло, начала отчаянно вырваться. Лекс пытался оттащить ее от тела мертвого змея, но Олиф извивалась, царапалась, и кусалась. А еще она истошно вопила. Так вопят пленники, которых режут заживо.

— Я его не отпущу!!! Я его не отпущу!!!

Звезды видели, насколько безумным было ее лицо. Она пообещала не отпускать своего друга, и она держала свое обещание. Олиф удалось высвободиться из ослабевших рук израненного мужчины, и девушка с каким-то неуправляемым бешенством поползла обратно к змею. Легла рядом с ним, прижавшись всем телом, и вцепилась в него руками, словно он был единственной деревянной дощечкой в огромном океане. Олиф не плакала — ей было уже нечем, — она только содрогалась в беззвучных рыданиях, и оттого выглядевших еще страшнее.

Звезды видели, как Лекс вновь приблизился к ней, но в этот момент к нему подошел его бывший друг, и тихо сказал:

— Дай ей время.

Они отступили вместе. Они оба знали, и прекрасно помнили, свое «посвящение». Нет, не когда убиваешь незнакомого человека, а когда у тебя на руках умирает твой друг. Или брат.

Это происходит так быстро… слишком быстро. Его тело холодеет за секунды, а ты сидишь над ним, и понимаешь, что еще так много не сказал, так много не сделал. А он вот тут, у тебя на руках. И уже поздно.

Олиф всхлипнула и громко крикнула:

— Я тебя не отпущу!!!

Лекс на секунду прикрыл глаза, повернулся к Ринслеру и сухо предложил:

— Пошли, пройдемся до Песчаной Завесы.

Светало. На этот раз не яркими золотистыми лучами. Рассвет был багряно-красным. Он знал, что вчера умер лучший друг и товарищ троих ничем не связанных людей. Ничем, кроме общего наказания. А теперь еще и общего горя.

Лекс поднялся первым. Все тело ныло. В горле пересохло. Ему хотелось ухватить еще несколько мгновений, лишь бы вновь опустить голову на песок и расслабиться, но время утекало слишком быстро, чтобы тратить его на жалость к себе.

Настал тот час, когда нужно было выбираться отсюда. Мужчине тоже было жаль хорошего товарища, перед которым он никогда уже не искупит свою вину. Но Лекс поставил перед собой цель, и он должен ее добиться. В нем не было особо трепета перед решительным шагом, он вообще не хотел уходить из пустыни. Не потому, что ему тут так сильно нравилось, нет. Он не отбыл своего наказания. Не заслужил еще своей смерти.