Владимир Свержин - Башни земли Ад

— Как мне удалось разузнать, все нападавшие были жителями Смирны. Они невзлюбили рыцарей за гордыню и притеснения, которые те чинили в городе, и, как только представилась возможность, поспешили отомстить.

— В Смирне не водятся кобры, — напомнил василевс, — их можно было отыскать только далеко за крепостными стенами. У жителей города не было ни времени, ни возможности изловить их.

— Для меня это не меньшая загадка, чем для тебя, брат мой. Но разгадка не оживит твоих пленников. Мир их праху.

— Великий магистр ордена иоаннитов прилюдно обвинил меня в вероломстве и приказал топить или захватывать все ромейские корабли, встреченные орденским флотом в Средиземном море. К его нападкам присоединилась Венеция. Вероятно, за ней последует и Генуя — она не пожелает отстать от своей вечной соперницы. Таким образом, Ромейская империя лишится выгоднейших рынков.

— Недобрые известия, — печально вздохнул Тамерлан. — Но мы, властители, лишены счастья слышать одни лишь приятные вести. Что толку терзаться и сотрясать воздух стенаниями и угрозами.

Кто поднимет меч против тебя, станет и моим врагом. Пусть они ярятся, пусть думают, что ты слаб, а я стар, устал, и все, чего желаю, — любоваться этими стройными пальмами и смоковницами, пить сладкую воду твоих источников и, купаясь в роскоши, ожидать конца своих дней. У нас есть время подготовиться и нанести удар, короткий и смертоносный, как бросок кобры.

Сюда кто-то идет. — Тамерлан напрягся и положил руку на изукрашенную драгоценными каменьями рукоять сабли. — Птицы смолкли.

Через несколько секунд послышались шаги, и на аллее появился один из советников Тимура:

— О Великий амир! Я принес тревожные новости. — Он искоса глянул на Мануила и толмача.

— Не стану отвлекать вас, — поймав этот взгляд, склонил голову василевс.

— Что произошло? — дождавшись, когда Мануил с Хасаном отойдут на безопасное расстояние, спросил Повелитель Счастливых Созвездий.

— Сведущие люди, которым было велено надзирать за приезжими, сообщили, что с караваном армянских купцов из Киликии прибыл некий юноша, в котором опознали молодого рыцаря-иоаннита Гаспара де Велюна. Он младший брат Эжена де Велюна — командора иоаннитов, погибшего во дворе резиденции императора Мануила в Смирне.

— Очень интересное известие, — медленно кивнул Тамерлан. — Вряд ли юноша снял рыцарское облачение, прибыл сюда и скрылся под чужой личиной, чтобы разузнать цены на константинопольском рынке. Что-то подсказывает мне, горячий нрав и необузданная храбрость толкают этого юнца на путь мести. Но мудрые говорят, если собираешься мстить кому-то, готовь две могилы. Молодой рыцарь собрался унять муки сердца пролитою кровью. Моей или Мануила.

— Великий амир может не сомневаться, — поклонился советник, — ему не удастся осуществить свой замысел — верные люди следят за каждым его шагом.

— Это правильно, что следят, но неверно, что не удастся. Иногда смерть человека бывает полезнее его жизни. Главное, помочь несчастному гяуру сделать правильный выбор.

— Слушаю и повинуюсь, — склонился верный пес Повелителя Счастливых Созвездий.

— Ступай. — Тимур жестом руки отослал его. — Верни ко мне Хасана Галаади. Он долго жил при дворе Баязида и сможет рассказать много интересного о сыновьях Мануила. Скоро понадобится верный наследник.

Балтасар Косса открыл глаза, потянулся, вскочил с пуховой перины и, встав на руки, пошел к распахнутому окну. Достигнув конечной точки маршрута, святой отец ловко перевернулся, еще раз сладко потянувшись, и уселся на подоконник. Утреннее солнце окрашивало нежно-розовым снега далеких горных вершин, в лесу, состязаясь в искусстве пения, выводили рулады восхищенные рассветом птицы. Кардинал широко улыбнулся, проникаясь всеобщей радостью, и прочувствованно изрек:

— Какого черта?!

У высокого частокола, окружавшего постоялый двор, прислонясь спинами к толстым бревнам ограды, храпя на разные лады, спали воины со значками герцога бургундского на коттах. Балтасар тряхнул головой, чтобы вытрясти из нее остатки дремоты.

— Антонио! — крикнул смиренный пастырь. — Дьяволово гузно, что здесь делают все эти ублюдочные выродки?

Престарелый слуга, еще в годы учения Балтасара в Болонском университете приставленный маменькой следить за нравственностью беспутного чада, тихо вошел в спальню и с укором поглядел на господина:

— Быть может, ваше высокопреосвященство соблаговолит одеться? Вы же совсем голый.

— И что с того? Таким меня сотворил Господь. И надо сказать, — он слегка напряг мускулы, и те шарами прокатились под его смуглой кожей, — хорошо сотворил. — Граф Косса осенил себя крестом и потребовал: — Ладно, давай, где там моя сбруя? Среди этих храпящих сволочей нет ни одной хорошенькой девушки. А прочий чертов сброд недостоин созерцать меня во всем великолепии. Но ты не ответил, Антонио, что эта дрыхнущая банда делает во дворе перед моими окнами, и почему она мешает мне наслаждаться пением утренних птиц.

— Должно быть, ваше высокопреосвященство запамятовали, вчера, ближе к ночи, сюда приехали некие господа в сопровождении молодого хозяина этих мест.

— И что с того?

— Сначала вы играли с ними в карты, потом изволили сразиться на мечах. А далее, когда пришло известие, что за этими господами прибыл отряд герцога Бургундского, вы повелели людям его светлости ждать у забора и не тревожить вас, а заодно и этих сеньоров, ибо вы заняты важнейшим теософским диспутом, и всякий, кто осмелится помешать ему, будет предан анафеме.

— А, да, припоминаю. Этот, с которым я дрался, черт меня раздери, если я помню его имя, в высшей мере достойный человек. — Кардинал продел голову в горловину рубахи. — Он так же ловко владеет клинком, как жульничает в карты. Надо будет потребовать от него под страхом отлучения от церкви обучить меня этим проклятым трюкам. Как это он так раздал? Я следил за его руками похлеще, чем ты за мной в пасхальную неделю.

— Смею напомнить вашему высокопреосвященству, что сьер де Камварон, с которым вчера вы имели неосторожность играть, — посланец пресвитера Иоанна — святейшего императора Востока, и, стало быть, вы не в силах отлучить его от церкви.

— Что ж, досадно. Быть может, мой дорогой Антонио, ты напомнишь мне еще что-нибудь важное, что я забыл?

— Непременно. Ваше высокопреосвященство помнит, что вы затеяли начать войну против Тамерлана и Баязида?

— Вот как? Зачем мне это было нужно? — Кардинал задумался. — А, ну да, конечно. Они типичные порождения адской бездны. Особенно этот, Тамерлан. Говорят, он родился с железными зубами, весь седой, а в кулаке сжимал затвердевшую каплю горячей крови… Значит, я решил объявить им войну. — Балтасар почесал тонзуру и водрузил на нее алую камилавку. — По-моему, весьма богоугодное дело. Надо будет отписать об этом знаменательном решении его святейшеству, Папе Бонифацию IX.