Владимир Свержин - Башни земли Ад

— Теперь веселья будет еще больше, — обнадежил Дюнуар.

— Джокеры, — раздавался в это время на канале связи мощный голос барона де Катенвиля, — надо срочно решать, где брать деньги. Можно, конечно, запросить базу, но там подобные ассигнования будут дебатироваться и утрясаться вплоть до утверждения статьи расходов в государственном бюджете.

— Ну, как обычно, — с вазелиновой слезой в голосе всхлипнул Лис, — как финансы на спасение мира отмутить, так это я. А как потом на разборе полетов в Институте клизму с граммофонными иголками за неэтичное поведение огребать, так это снова я. Шо-то мне хочется поделиться славой. Как минимум второй ее составляющей.

Хотя есть тут у меня одна идейка. Если рухнувшее на нас благословение Господне останется в силе, то Европе будет что вспомнить ближайшие лет двадцать.

На пирсе было многолюдно. Прибывшие в Константинополь иноземные купцы толпились около пришвартованных кораблей, спеша предъявить императорским чиновникам образцы товаров. В свою очередь, люди василевса шныряли тут и там, подглядывая, подслушивая, вынюхивая. Эта своеобразная игра шла здесь всякий день на протяжении многих веков. Торговцы пытались скрыть истинную цену товара и заплатить как можно меньшую пошлину. Слуги же властителя Константинова града стремились задрать пошлины до небес или, если купец упорствовал и называл цену несусветно малую, купить груз без остатка.

Тамерлан подошел к одному из торгующих, кряжистому бородачу, поднял выставленную им соболью шкурку, полюбовался игрой света на драгоценном мехе и качеством выделки.

— Откуда ты? — спросил он.

Тот скорее догадался, чем понял вопрос, и замахал руками, показывая, где лежит его родина.

— Ты говоришь на арабском, греческом, фарси?

— Немного греческий, — коротко ответил купец.

Тамерлан повернулся к свите и позвал Хасана Галаади:

— Я хочу знать, откуда этот человек.

Хасан поглядел на дорогой, крытый парчой кафтан, смазные до колена сапоги и ответил, не спрашивая у бородача:

— Это, верно, рус!

— Точно-точно, с Руси мы, — услышав знакомое слово, закивал тот.

— А, Русь, Московия, — задумчиво кивнул Великий амир. — Город белого цвета. Страна глубоких снегов, но также и сладкого меда, дорогих мехов и белых рабынь. В прежние времена я был в той земле. Но тогда передо мной, подобно степному пожару, по ней промчался Тохтамыш. После этого вечно голодного хана пусто, как после крысы в конской торбе. Теперь же Тохтамыш лучший друг князя русов Витовта, и они вместе идут грабить мои земли. Но Аллах, милостивый, милосердный, даст мне силы не допустить этого. — Тамерлан воздел руки к небу и приложил их к лицу. — Спроси у руса, многомудрый Хасан, хороша ли торговля, не донимают ли поборами и службами рыщущие волки, ненасытные князья.

— За море плыть — не баклуши бить, — радуясь собеседнику, заговорил заморский гость. — Оно б, конечно, ежели б дороги получше да по землям людишки злые не озоровали, легче было бы. А князья нас не донимают. Родом я из великого торгового города, именуемого Новгородом. Князья у нас испокон веков одной только дружиной верховодят. С того и живут.

Тамерлан внимательно слушал говорливого рассказчика, а тот, не теряя времени, поднимал и тряс перед лицом знатного иностранца все новыми и новыми шкурками.

— Вот лиса чернобурая, вот белка, а это, извольте полюбоваться, мех воистину драгоценный — северный лис, песцом именуемый. Есть также горностаи первостатейные…

Тимур отобрал себе несколько шкурок и, не торгуясь, выложил на стол горсть солидов с золотым ликом императора Мануила.

— Долгих лет вам, — напутствовал Тамерлана купец. — Храни вас Бог, добрый человек.

— Обречена страна, в которой богатые кормят сильных объедками своего пиршества, — отходя от словоохотливого руса, сказал Железный Хромец. — Что думаешь ты, многомудрый Хасан Галаади, по этому поводу?

— Чтобы узнать чистоту золота, делают пробы. Время измерит все и всему назначит цену. А до того лишь Аллаху милостивому, милосердному, ведомо, что хорошо и что плохо.

— Но разве верный мусульманин, стремясь уподобиться вышнему, успехом жизни своей не доказывает, что путь его верен?

— Успех дает видимость праведности даже тому, что ложно и мнимо.

Тамерлан нахмурился:

— Ты смеешь перечить мне?

— Паруса тех кораблей, Великий амир, перечат ветру, не давая ему нестись без преграды куда вздумается. Но без парусов корабль не сдвинулся бы с места.

— И все же порой наступает час, когда стоит убрать парус, чтобы не очутиться в пучине. Спроси у любого из этих корабельщиков. Но сейчас у меня нет времени спорить с тобой, Хасан. Сюда идет мой брат Мануил, и потому ступай. Я призову тебя, когда сочту нужным.

Император ромеев, в окружении нескольких слуг и телохранителей, спускался по широкой каменной лестнице, на каждом пролете которой грозным символом былого величия красовались мраморные львы, попирающие тяжелой лапой державные шары.

— Здравия и долгих дней тебе, мой добрый брат, — сделав несколько шагов к лестнице, приветствовал Тамерлан.

— И над тобой пусть будет всегда раскрыта длань господня, — величественно склонил голову Мануил. — Мне передали, что ты хотел видеть меня.

— Я лишь хотел поделиться с тобой своими мыслями и спросить у тебя совета. Ибо вчерашняя речь твоя была столь мудрой и в то же время столь горестной, что я почти не спал в эту ночь, обдумывая слова моего дорогого союзника и друга.

Не подумай, я не упрекаю себя ни в чем. Содеянного не изменить. Если даже я ошибался, то осознание своей ошибки — путь к просветлению. Ты говорил, что венецианцы злы на тебя и грозят войной из-за той досадной истории по дороге в Смирну. Что эта война может нарушить торговлю. Я пришел сюда, желая своими глазами увидеть, какова эта торговля. Я понимаю твое огорчение.

Ни тебе, ни мне не нужна война с венецианцами. Но захваченные нами галеры везли в Смирну продовольствие и, не захвати мы их, осада могла бы затянуться. Однако ночью я принял решение, о котором и хотел с тобой посоветоваться. Нам, как я уже сказал, не нужна ссора с Венецией. Но и венецианцы скорее всего не горят желанием скрестить с нами мечи.

То, что они именуют честью, не позволит им отступиться. Но для меня это лишь глупые обычаи чужого мне народа. Я готов вернуть венецианцам захваченные у них корабли вместе с их экипажами без всякого выкупа, щедро наградить их и отослать богатые дары тем, кто правит Венецией. Я слышал, в ней нет ни короля, ни герцога.

— В ней есть дож. Но это выборная должность. Он правит страной некоторый срок, затем купечество и местный патрициат выдвигают других кандидатов. Они бросают записки с их именами в особый сосуд, а затем вытаскивают одну из них. Тот, чье имя будет прочитано, становится новым дожем.