Владимир Свержин - Башни земли Ад

— Какова сейчас обстановка? — поинтересовался барон де Катенвиль.

— Да как сказать… Не то чтобы Мануил не готовился. Все отпущенное время он созывал всех, кто только может носить оружие. Но беда в том, что профессиональных воинов в городе не более пяти сотен. Остальные — ополченцы, которые для армии Тамерлана ничто, смазка для клинка.

Как только Тимур прислал за императором гонцов с требованием прибыть к нему в лагерь, Мануил понял, что пришел его час. Его телохранители напали на гонцов, затем людская толпа захватила все ворота и начала строить баррикады на улицах. В городе находилось некоторое количество тартарейцев, они даже попытались сделать вылазку и отбить ворота. Но из-за высоких заборов в них полетели камни, дротики, даже горшки с нечистотами. Так что тартарейцы отступили несолоно хлебавши и теперь сидят в осаде.

— Да, ситуация… — согласился Камдил. — Все равно что держать волка за уши. Татары скоро найдут лазейку.

— Так и есть, — подтвердил Хасан. — Но сейчас Тамерлана это интересует меньше всего. То есть да, он, конечно, понимает, что штурмовать город с такими стенами, пусть даже и с маленьким гарнизоном — дело не простое, тем более что каждая улица, каждый дом может стать укреплением. Жители Константинополя напуганы, так что будут сражаться до последнего, лишь бы не попасть в руки к Тамерлану. И все же Великого амира заботит не это. Он в ярости из-за того, что кто-то смог его обмануть. Разгром Тохтамышем экспедиционного корпуса был первой ласточкой. Теперь потеря флота и уничтожение армии Баязида. Тимур явно догадывается, что эти поражения как-то взаимосвязаны, но он не может понять как. И вот это изводит Железного Хромца больше всего.

Хасан перевел взгляд на шатер Великого амира. У входа, переминаясь с ноги на ногу, топтались мурзы, баи и ученые хафизы, составляющие свиту Повелителя Вселенной. Никто не решался войти внутрь. Лагерь неподалеку от городских стен был объят суетой, предшествующей началу боевых действий.

— Гонец! — вдруг раздалось от ворот лагеря. — Смотрите, гонец из крепости!

— Это Нураддин! — крикнул начальник стражи лагеря. — Я узнаю его. Он сын Юсуфа ибн Али, командира одной из сотен, запертых в ромейский стенах.

Юноша осадил вороного коня у ворот лагеря, и десятки голосов наперебой стали задавать, по сути дела, один и тот же вопрос: что там, в Константинополе, и живы ли собратья, оставшиеся в коварной западне бездушных каменных стен.

— Они живы, — спрыгивая на землю, заверил Нураддин. — Хотя и не все. Я привез Великому амиру послание от императора.

— Что в нем? — протискиваясь к мальчику, спросил мурза, командовавший стражей.

— Не ведаю. Но когда Мануил давал мне его, он был очень спокоен.

— Значит, там недобрая весть, — окидывая парнишку суровым взглядом с головы до пят, вздохнул военачальник. — Если так, Великий амир казнит тебя. Давай свиток. Я сам передам ему. Быть может, меня, в память о прошлых заслугах, он помилует.

Между тем от шатра уже неслось грозное:

— Вестник? Где вестник?

Мурза принял из рук парнишки пергамент, прикрыл глаза, должно быть, вспоминая все лучшее, что было в его жизни, и, развернувшись, зашагал, спеша предстать пред грозные очи Повелителя Счастливых Созвездий.

Весь лагерь замер в ожидании то ли очередной смерти, то ли щедрой награды. Несколько минут было тихо, лишь перешептывались между собой воины, фыркали кони, да где-то вдалеке надсадно орал ишак, которому не было дела ни до императоров, ни до Великих амиров. Спустя несколько минут полог шатра распахнулся, мурза, бледный как полотно, вышел и кивком головы подал знак приближенным Железного Хромца занять свои места подле владыки.

— Я получил, — холодно начал Тимур, — послание от императора Мануила. Не стану читать его полностью, оно полно ромейских учтивостей, за которыми ложь и пустота, и укоров, которые слабый всегда делает сильному. Но вот что он пишет.

«Я был рад назвать тебя собратом, ибо имел случай узнать и справедливость, и могущество твое. Дружба моя была искренней, и я не желал иного жребия ни себе, ни стране моей, ни народу моему, как жить в мире и согласии с тобой, Великий амир, с детьми, внуками и правнуками твоими. Но кровь воителей Божьих, умерщвленных в Смирне, пала на меня, и она жжет сердце мое и язвит душу. Ты желал ополчиться на меня, дабы искоренить правого на троне Цезарей, и я готов против могучего оружия твоего выставить силу духа и крепость веры моей. Если поклянешься ты тем, что свято для тебя, не предавать мечу и огню великий град Константинов, готов я предаться в руки твои, не прося боле ни о чем и уповая на милость Божью и на жизнь вечную».

Тамерлан скомкал пергамент, бросил на ковер и наступил на него расшитой туфлей с загнутым носом.

— Что думаете вы об этом, мои умудренные годами и милостью Аллаха советники?

— Смерть! Смерть ему, смерть! Конями рвать изменника! На кол! В мешок с крысами!

— Я не о том спрашиваю вас, — прервал крики Тамерлан. — Император или выйдет сам, или же обратит Константинополь в крепость, где стар и мал будут драться до последнего дыхания и умирать, хоть за ногу укусив врага своего, пролив хоть малость нашей крови. Сами понимаете, это не пустая угроза.

— Я полагаю, — встал с места один из сановников, — что следует принять условия Мануила, затем в назидание казнить его у городских стен, после чего жители Константинополя сделаются куда сговорчивее, и штурм не повлечет за собой больших потерь.

— Да, ты прав, — кивнул Тамерлан. — Так было всегда, и так будет. Тело, лишенное головы, стоит не больше, чем голова, лишенная тела. Но тогда выйдет, что Мануил сильнее меня, ибо, презрев смерть, он явит миру полное бесстрашие. Я же только и смогу, что ужалить, будто притаившаяся под камнем змея. Нет. — Он замолчал и задумался, а потом вновь повторил: — Нет. Все будет не так. Я приму его условия, и он умрет ужасной смертью. Я буду целую ночь думать, какой же лютой казни предать его. Но я не трону город, ибо я сильнее, ибо надо мною лишь воля Аллаха, и в руке моей его меч.

Услышав слова повелителя, советники зашушукались, но тут голос Тамерлана зазвучал вновь:

— Но это не все. Как сказал я, лишь воля Аллаха надо мной. Но кто-то противится ей, будто камешек, попавший в сапог. Кто-то постоянно мешает идти, мешает двигаться к цели. И этот кто-то совсем рядом. День за днем он предает меня. — Тамерлан медленно обвел взглядом замерший круг. — Это один из вас. — Он вытянул вперед палец, украшенный перстнем с алым пульсирующим камнем, и начал поочередно указывать им на советников и военачальников. — Кто же это?

Он остановился, не договорив фразу, камень в перстне вспыхнул ярким, запечатанным внутрь пламенем.