Артем Каменистый - Адмирал южных морей

При сильном волнении вычерпывать приходилось гораздо больше обычного. При очень сильном могла сложиться ситуация, когда помпы не справляются. Вода, поднимаясь, заполняла трюм, затем гребную палубу. В общем, в случае победы моря галера отправлялась на дно. И, увы, предотвратить это было нельзя. Сколько помп ни используй — стихия все равно рано или поздно окажется сильнее.

И как боролись с этой опасностью? Да никак. Просто старались не давать ей ни единого шанса. Пиратские корабли не удалялись от побережий с безопасными бухтами, устьями рек или хотя бы укрывались за островами. Если непогода налетала внезапно, застигнув врасплох беспечного капитана, волны частенько выбрасывали суда на камни. Но демам приходилось мириться с этим риском. В открытом море такой опасности практически нет, но низкой галере в сильный шторм там верная смерть.

Смерть становилась еще более верной, если корабль шел с перегрузом, отягощенный к тому же лишними пассажирами. Людей не утрамбуешь в балластный отсек и центр трюма (как и многое другое), к тому же большей частью им приходилось находиться в низком сыром трюме, на гребной и верхней палубах. Народ бывает всякий: и толстый, и худой, — но невесомых пока что ни разу не встречал. Плюс различные крупногабаритные предметы вроде бочек с водой и корзин с провизией усугубляли ситуацию.

А еще, вот уж парадокс, из-за перегруженности приходится увеличивать балласт, иначе корабль может перевернуться кверху килем.

В общем, поводов для беспокойства имелось предостаточно. К тому же наши пассажиры их добавляли каждую минуту. Не успели отойти от причала, как среди них начали разгораться конфликты. И ладно бы теща зятя решила попилить — все гораздо интереснее.

Мастера ведь не в вакууме работали, к тому же имели многочисленные потребности. Кто-то должен следить за животными, качающими мехи, катать тачки с рудой, разгружать телеги с продовольствием и древесным углем. В общем, заниматься работой, ставить на которую профессионала никто не будет. И верно — надо быть круглым дураком, чтобы заставлять отличного механика чистить выгребные ямы. В общем, большая часть населения Железного Мыса состояла из такой «обслуги». Естественно, ее ценили невысоко, причем не только демы, но и «элита невольников». В общем, не уважали.

К сожалению, даже в нынешней ситуации это расслоение было очень заметно. Мастера и члены их семей считали, что лучшие места из тех, где размещали пассажиров, принадлежат именно им. Чернорабочие большей частью с этим соглашались, по укоренившейся привычке не смея возражать «высшим из низших», но это касалось не всех. Некоторые считали, что рабство осталось позади, а в новой, свободной жизни они ничем не обязаны никому из товарищей по несчастью.

И этих некоторых на моем корабле хватало…

К шуму опасно возбужденных разговоров и часто вспыхивавших перебранок я уже привык и даже ухом не повел, когда очередная разразилась в пяти шагах. На кораблях у нас и раньше личного пространства было не сказать чтобы много, а теперь оно и вовсе к нулю скатилось. Даже я, адмирал, вынужден теперь делить крохотную каюту с двумя «сожителями»: капитаном Саедом и его слугой Глонарисом. А возможно, и с попугаем. Если днем он предпочитает сидеть на деталях такелажа и рангоута, подслушивая разговоры команды, то ночью всякое бывает. Уж в штормовую точно на мокром ветру не останется. Кто-то может подумать, что птица много места не занимает, но сказать такое может лишь тот, кто не знаком с Зеленым. Пернатый в одном вопросе ничем не отличается от кошек: так же, как и они, старается заполнить собой весь объем помещения, сколь бы огромно оно ни было.

Если элита судна в такой тесноте живет, то нечего говорить про остальных. Даже в проходе гребной палубы приходилось передвигаться осторожно, чтобы не отдавить чью-то ногу или не споткнуться о тяжелый тюк. В общем, совсем рядом в месиве людей и вещей кто-то кого-то толкнул, а может, просто посмотрел недостаточно уважительно. Дальше слово за слово — и вот уже трещит шов отрываемого воротника и слышатся характерные звуки ударов кулаков по телу.

Я даже оборачиваться не стал. Без меня разберутся, негоже великому адмиралу снисходить до мелочных обид живого груза.

— Побойтесь гнева божьего, неразумные создания! Смиритесь с тяготами и помолитесь дружно, ибо злоба ваша неугодна господу нашему!

Пришлось все же обернуться. Услышь я речь боцмана, который с помощью двух-трех слов, склоняемых по всем падежам, в том числе отсутствующим в учебниках грамматики, и бровью бы не повел. Но с подобными речами на своем корабле до сих пор не сталкивался. Интересно — кто это разоряется, будто главный святоша вселенной, причем столь неправдоподобно елейным голоском?

Субтильный мужичок возраста от тридцати пяти до сорока, с зализанной до сального блеска прической и бегающими глазами. Вроде уставился на сцепившихся, но успевает каждую секунду в обе стороны цепкие взгляды бросить. Скользкий какой-то, не люблю я подобных типчиков. Первое мнение бывает ошибочным, конечно, но вот не понравился он мне, и все.

Незнакомец между тем продолжал увещевать парочку нестарых плечистых ребятишек, неуклюже мутузящих друг друга посреди галдящей толпы:

— От зла уйдя, за собой его не тащите! Оставьте на проклятом берегу и позабудьте там! Стыдитесь греховного гнева и неправедных деяний! Помните, что через них прямой путь к души погибели открывается, а затем и в сам ад! И пусть отсохнет рука того, кто это позабудет!

Здешний народ, как правило, суеверен до невозможности. Зря этот тип отсохшие руки приплел — сейчас ему сразу от обоих «бойцов» достанется на отборные орехи. Но тут случилось неожиданное. Дерущиеся прекратили выяснять отношения и нехотя отступили друг от друга. На крикуна при этом даже не взглянули.

Удивительные дела…

Я повернулся к Туку:

— Это кто такой?

Горбун ответа не знал и потому озвучил мой вопрос во весь голос:

— Эй! Ты! Кто такой?!

«Зализанный» поспешно обернулся и бодренько просеменил через кучку сидящих людей, причем те перед ним поспешно расступались, освобождая проход. Приблизившись к нам, странный мужчина представился:

— Я просто слуга божий.

— В смысле — святоша? Священник? — уточнил горбун.

— Да, сын мой.

— Никакой я тебе не сын. Скажи спасибо, что отец мой такого не слыхал, потому как он и за меньшее уши обрезать мог, не говоря уже про язык.

Ну никакого уважения к сану… Тук, долгое время вращающийся в обществе иридиан, нахватался еретических идей. К тому же и без них бакайцы не отличались излишней богобоязненностью. Полудикие морские разбойники, что с них взять!

Горбун тем временем продолжил развивать тему: