Игорь Рябов - Гоша Каджи и Венец Гекаты

— Ну вот куда только в тебя столько вмещается? — вздохнув, задумчиво поинтересовалась близняшка. — Уму не постижимо. Роб, тебя же проще убить, чем прокормить.

— Эй, эй! Не надо меня убивать, — глаза у Баретто округлились, хотя он и знал, что девчонка пошутила. — Я исправлюсь. Вот честное колдунское, — и тут же принялся догрызать бутербродик, проказливо сверкая поверх него пронзительно черными миндалевидными глазами.

— А ты чего стоишь, Гоша, как неродной? — поинтересовалась Аня. — Присоединяйся к обжираловке, пока этот пылесос все не засосал в одно мерзкое, жадное, ненасытное жало. — Девчонка крайне выразительно посмотрела на Роба, но на губах у нее при этом заиграла мягкая улыбочка.

Ну как вот он может им объяснить, почему так и стоит на пороге душевой комнаты? Он сам еще не до конца понял из-за чего замер, будто вкопанный, едва зашел в комнату. Наверное залюбовался друзьями, их шутливо-грозной пикировкой, тем спектаклем, который они именно для него, Каджи, сейчас разыгрывают. Значит, он им все же нужен? Да конечно нужен! Какие могут быть сомнения. И они ему очень, очень, очень нужны. Ведь именно всем вместеим так было хорошо, так весело, так надежно и спокойно.

И тем больнее все это терять. Может на время, может навсегда. Кто ж его знает? Вот и стоит Гоша на пороге, застыв истуканом, любуется друзьями напропалую, впитывает в себя ненасытной губкой, поди, что и последние счастливые впечатления от совместного общения.

«Эх, если б вы только знали, друзья, как мне сейчас больно, как тяжело приступить к тому, что решил под душем, — грустно думал парнишка. — Но нужно, чтобы вы вот так же продолжали веселиться и дальше. Но уже без меня… А может все же не нужно?»

Мысли в голове роились как две враждебные стаи пчел перед одним ульем. Поделить его нельзя, достанется только кому-то одному. «Нуж-ж-жно», — одни гудят. «Не нуж-ж-жно», — жужжат другие. Вот и разберись тут, блин паровозу в топку, как частенько поговаривал холодильник Петрусь. Прямо сейчас приступить потихоньку отдаляться? Или отложить до завтрашнего утра? А может это гнусное дело вообще до зимних каникул обождет? Это вам, братцы, не примитивный гамлетовский вопросик: быть или не быть? И уж тем более не исконно российский: пить или не пить, что и так понятно. Вопрос в другом: сколько, где и с кем? У Гоши проблема намного серьезнее.

Зато некоторым личностям везет по жизни. У Аньки, например все проблемы решаются одним махом.

Близняшке надоело сидеть голодной и наблюдать за непонятно над чем размышляющим или мечтающим Каджи. Она порывисто сорвалась со стула, ухватила парнишку за руку и насильно утащила к столу. Споткнись тот и распластайся на полу, все одно внимания не обратила бы и доволокла, не сбавляя темпа. Энергично усадив друга на стул, она с облегчением плюхнулась рядом.

— Для начала бутербродик хочешь с севрюжкой? — а чего собственно спрашивать, если уже воткнула его Гоше в руку? Ладно еще, что не затолкала прямо в рот. Просто торопилась, потому что и себя ведь, родимую, обслужить надо. — Да ты не стесняйся, налетай, халява же. Мало будет, так Бардера от шахмат на время оторвем. Он, говорят, уже нашел прямой доступ к кухне и сдружился там с кем-то из домовых, обслуживающих замок.

Каджи куснул бутербродик раз. Пожевал. Куснул два, три. А там само пошло, голод-то он ведь не братан родной, в обнимку с них ходить не хочется. Аня одобрительно закивала головой, слегка подпортив свою идеальную прическу. Зато Баретто, уже насытившийся и вальяжно откинувшийся на спинку стула вполоборота к друзьям, невинно так поинтересовался:

— А мы что, разве Янку ждать не будем?

Аня, бедная, от возмущения его неслыханной наглостью, обильно сдобренной плутовской добродушной усмешкой, едва не поперхнулась куском беляша. Когда опасность миновала, прокашлявшись, близняшка так натурально рыкнула на Роба, что немедленно его убьет и съест вместо пирожков, благо он уже всем подряд нафаршированный, что вот Гоша, например, в подобный исход поверил безоговорочно. Но к его удивлению Баретто в ответ на кровожадно-каннибалистические замашки подруги всего лишь широко зевнул и сладко потянулся, заложив руки за кудрявую голову.

— Значит, она все еще дрыхнет без задних ног?

— С чего бы это? — заинтересовался Каджи, даже перестав жевать на время. — Правда, Янка и с утра какая-то странная была.

— Так ты разве не знаешь ничего? — удивился Баретто.

Парнишка отрицательно помотал головой. И тогда Роб решил просветить друга:

— Она же от тебя за все время болезни не отходила ни на шаг. Мы все в этом конечно поучаствовали тоже, но в более разумных пределах. Да собственно нам около тебя делать было нечего, раз Янка здесь постоянно дежурила. Просто хотели дать ей отдохнуть немного, подменить на время. А она как сбесилась. Ее отсюда и по-хорошему выпроваживали, и силой спать отправляли, и хитростью выманивали, а она, знай свое, минут через пятнадцать опять тут как тут. Да еще и на нас шипит сквозь зубы. Прямо кобра в боевой стойке. Влюбилась, поди, — пошутил в заключении Баретто, добродушно улыбнувшись.

Гоша, который думал, что друзья о нем попросту забыли на время болезни, густо покраснел от стыда хлеще переспелого помидора. И все его мысли в первую очередь именно на своих душевных терзаниях сосредоточились, а вот шутка о влюбленности Янки как-то мимо ушей пролетела. Услышал, но не зацепило. Зато Аньку задело рикошетом. Да еще как задело!

Девчонка так ожесточенно шлепнула недоеденным беляшом по столешнице, что стоит удивиться, почему его начинка не разлетелась брызгами по всей комнате. Зато ребята испуганно вздрогнули. Потом она уставилась на Роба со злым прищуром серых глаз. Крылья симпатичного носика затрепетали в гневе. Верхняя губа, которая и в нормальном состоянии чуть-чуть не доставала до нижней, мило изогнувшись, теперь еще больше задралась вверх, подрагивая и показав белые ровные зубки, которыми можно и укусить больно при желании. Одним словом, жить тебе, Роб, осталось ползатяжки. И то, если поторопишься, тогда успеешь ее сделать. Он и пришипился, потеряв вальяжность и покорно прося взглядом прощения, понимая, что сболтнул лишнего.

Но Анька сделала несколько глубоких вздохов и, на удивление быстро успокоившись, ответила совершенно спокойно и даже чуточку весело, склонив голову набок:

— А что нельзя что ли? Тебе-то Роб какое до этого дело?

— Ну, как…мы же…друзья, — тихо и невнятно пробормотал парнишка, потупив взгляд и теребя бахрому на бархатной скатерти.

— И что дальше? — с нажимом поинтересовалась близняшка, пристально разглядывая друга. — Разве то, что мы друзья, играет какую-то отрицательную роль? Мне кажется даже наоборот, — ехидно добавила она, но правда таким миленьким голоском, словно разговаривала с безнадежно больным, умирающим человеком.