Наталья Загороднева - Ловцы душ

- Валя! - закричал в открытую дверь. - Готовься ассистировать!

- Да не нужно, - слабо протестовала я, в душе понимая, что не хочу уходить, так устала, что не смогу двинуться.

- Что с вами случилось? - ужаснулся врач, - Бандитские войны? Почему вы в таком виде? Вас похитили?

- Давайте не сейчас, - прервала я поток вопросов. - Позже.

Он понял и молча продолжил работу, медсестра приготовила все для процедур, он обрабатывал и сшивал резаные раны на ногах, смазывал ссадины и гематомы, но я ничего не чувствовала. На кушетке лежало мое тело, а душой я была рядом с Сережей, слышала, как врачи говорят о коме неясной этиологии, предлагают меры по выводу его из этого состояния. Я говорила мысленно, обращаясь к нему: "В тебе живет часть меня, и, пока я жива, ты будешь дышать. Но я просто обязана вернуть тебя настоящего!"

Вспомнив об артефакте, очнулась, вздрогнула, вскрикнула от боли и взмолилась:

- Пожалуйста, дайте мой плащ! На минутку, прошу вас!

Удивленная медсестра протянула мне черную тряпку, я запустила руку в карман и с облегчением вынула кусок гранита. Прижала к сердцу и уснула.

Дальше меня кто-то тормошил, поднимал, нес, я слышала голоса и сонно думала: "Свои". Обняла чью-то шею и прижалась к теплой широкой груди в мягкой теплой толстовке, пахнущей выпечкой. Так и не заметила сама, как провалилась в сон окончательно.

Следующее пробуждение было приятным. Проснулась с абсолютно пустой головой и какое-то время лежала, ни о чем не думая. Казалось, мне снился дурной сон, но вот он закончился, все хорошо, мир на месте и откуда-то доносится вкусный запах. У меня засосало в желудке. Но не хотелось даже шевелиться. Я лежала на чистой постели, укрытая легким пуховым одеялом, а в окна вовсю било солнце. Повернула голову: я в белоозерском доме, в своей спальне. У кровати стоит кресло, а в нем спит, свернувшись калачиком, Марина. Раскрытая книжка сползла с коленей, и девушка выглядит совсем дитем - русые волосы растрепались, рассыпались по плечам, рот чуть приоткрыт, что и придает ей невинно - детское выражение.

Я потихоньку подтянулась, охнула - тело откликнулось болью.

Марина вздрогнула, вытаращила сонные глаза, потом тихо сказала:

- Ой...

Спохватилась, соскочила с кресла:

- Вы лежите - лежите, не вставайте, я сейчас!

Она убежала и вскоре в комнату явилась целая толпа: Глеб, тетя Маша, Иван, Марина и Надюшка.

Тетя Маша, вытирая руки фартуком, присела на край кровати.

- Как ты, дорогая?

- Жива, - улыбнулась я.

- Ох, слава богу, - выдохнула она.

Все стояли и смотрели на меня с такой нежностью, такой светлой радостью, что у меня самой не сходила с лица улыбка. На сердце было тепло, как будто я вернулась домой после долгих странствий.

- Так есть хочется, - виновато сморщилась я. - А сколько времени?

- Да-да, сейчас принесу все, - засуетилась тетя Маша, убежала, а на ее место сел Глеб, взял меня за руку.

- Анечка, ты спала больше суток.

- Как?! - изумилась я. И озадачилась: - А почему у меня все тело так болит?

Он не сразу ответил, а до меня стало доходить: это не было сном...

- Как Сережа?! - рывком поднялась я, забыв про боль и стыд.

Он придержал меня:

- Тише, лежи, все в порядке.

Я закрыла лицо руками. Как можно было спать, когда ...

- А Таня? Стасик? - засыпала я его вопросами.

- Они тут, дома, все хорошо, - успокоил он.

Что-то не понравилось мне в его тоне.

- А что плохо? Ну, говорите?

На его лицо словно тень набежала. Он тут же сгорбился, стал выглядеть старше.

- Много погибших, - тихо ответил он. Дети тихо развернулись и вышли из комнаты. - Завтра похороны.

Мне стало горько. Действительность обрушилась грязным селевым потоком, и солнечный свет показался насмешкой над горем людей.

- Помогите мне встать, - сухо попросила я, и он без слов протянул руку. Я поднялась, одетая в длинную, до пят ночную рубашку не по размеру - рукава закрывали кисти рук. Однако, как же больно! Морщась и опираясь на руку Глеба, я дошла до двери в ванную комнату. Там махнула ему рукой, мол, дальше сама.

Стянула рубашку, охнула - тело словно отбивная, где не перевязано - синее, в кровоподтеках.

На стене висела подготовленная для меня одежда - не считая белья, - светлая юбка до щиколоток, белая водолазка и белый же меховой жилет. Я села на край ванны, задумалась. Как странно люди рассудили! Мне нужно идти в семьи, где погибли близкие, родные, а я буду вся в белом?

Но, помывшись, посмотрела на себя в зеркало и сказала вслух:

- А ты как хотела? Людям нужна вера. Придется соответствовать.

И, когда я спустилась вниз, все домашние обернулись и замерли. Волосы я собрала в высокий узел на макушке, сверху накинула белый прозрачный шарф, закрасила следы усталости на лице корректором и теперь, наверняка, выглядела как подобает лидеру общины - крепкая, не сломленная горем, сильная женщина. Глеб встал со стула, медленно подошел ко мне, встал рядом, высокий, я смотрела на него снизу вверх, потом обнял меня, взял мою руку и поцеловал. Я замерла, не зная, как реагировать. Он не отнимал руки от лица, и я почувствовала сырость - он плакал. Я погладила седую голову. Послышался грохот - все остальные домочадцы подошли и тоже обняли.

- Пожалуйста, не надо церемоний, - тихо попросила я. - Прошу вас, останьтесь для меня теми, с кем мне было легко и свободно?

Глеб Борисович поднялся, улыбаясь в мокрые седые усы.

- Ну и ты тогда позволь считать тебя родной? Будь нам за дочку?

Я благодарно кивнула.

Сели за стол, в коридоре послышался шум, и в двери вошла ...

- Мама? - вырвалось у меня, и она вздрогнула, прижав к себе Стаса.

А он узнал меня, потянулся ручками. Я подошла к ней, не отводя взгляда от ее лица, взяла ребенка. Ей, конечно же, все рассказали. Глаза ее заполнились слезами, она заплакала и обняла меня. Я тоже обняла ее свободной рукой и думала, что все это просто не укладывается в голове, и кому расскажи - не поверят.

За столом Глеб, кашлянув, протянул мне артефакт, что я подобрала в храме.

- Анна... Мы подумали, тебе это нужно.

- Да, - ответила я, пальцем гладя шершавую поверхность камня. - Это станет самой главной загадкой на ближайшее время. Но я подумаю об этом завтра. Мы все заслужили хотя бы день душевного покоя....

После обеда я поднялась к Тане. У нее в комнате дежурил Максим, чему я совсем не удивилась. Увидев меня, встал, приложил руку к груди, слегка поклонился. Я подошла, обняла его, прижалась, как к брату, он тоже тепло прижал меня. Мы все поняли без слов - я почувствовала его преданность, готовность защитить даже ценой своей жизни, но... В глубине его души жил подросток, чистый, открытый, мечтательный. И тот мальчик сейчас очень боялся за свою девочку. За ту, которая с первого взгляда стала ему роднее всех на свете. Упрямая, своенравная, непослушная. Одинокая. И он, конечно, переживал, что она оттолкнет его, не потому что не любит, а потому, что вбила себе в голову, что недостойна счастливой жизни рядом с тем, кто понимает, разделяет все ее страхи и горести и готов делить всю жизнь. Такой же, как она, разуверившийся в том, что где-то есть та, что поймет без слов, и полюбит его - такого, как есть. И еще он немножко ревновал ее ко мне, понимал, что ради меня она оставила его и ушла туда, где ее могли убить, а он, Максим, не мог защитить ее тогда.