Елена Голуб - Алые нити прошлого

Верпетий молча смотрел на девушку вопросительным взглядом.

— Ты слышал о Люцифере? — неожиданно спросила «колдунья».

Епископ предупредил молодого монаха, что Альберта, вероятно, попытается обратить его в свою веру — если в том будет заключён залог её безопасности. А потому Верпетий, давно узнавший, к какой из сект принадлежит девушка и сделавший для себя все необходимые выводы — попытался изобразить искреннюю убеждённость в данном вопросе.

— Люцифер есть одно из имён Нечистого, и произнося его вслух, вы оскверняете сейчас землю, на которой стоите.

— Не строй из себя дурака, — неожиданно жёстко сказала девушка. — Мы оба понимаем, что такие как ты прекрасно знают всю «историю вопроса», связанную с именем Люцифера. И ты солжёшь мне, если скажешь, что в своей вонючей библиотеке в монастыре Святого Себастьяна не читал втайне от наставника «Легенду о Святом Граале» авторства Вольфрама фон Эшенбаха…

— Откуда Вам известно, где я проходил обучение? — изумлённо переспросил юноша.

— От Мануэля, конечно же, — с ехидной улыбкой произнесла девушка. — Он поведал мне все свои тайны перед тем, как… Ну, скажем так, начать свой новый жизненный путь. — Она подняла глаза, одновременно накручивая на указательный палец прядь волос, её вид словно говорил: «Я не виновата — всё произошло случайно».

Верпетий нацелил нож точно посередине груди узницы. Голосом твёрдым как алмаз и таким же чистым и холодным, он спросил:

— Что вы сделали с отцом Мануэлем? Где он? Отвечайте немедленно, или я вынужден буду применить силу…

Ведьма хитро подмигнула монаху и указала взглядом на камеру с кубом:

— Он там, где и надлежит быть ему подобным, — просто ответила она.

В это время из камеры донёсся сначала какой-то неприятный шорох, словно на землю высыпали целую гору грецких орехов вместе со скорлупой, а затем раздался сдавленный стон, плавно переходящий в приглушённое оханье.

Верпетий разрывался между тем, чтобы посмотреть, в чём дело и Альбертой, готовой в любую секунду уйти.

— Что это? — только и спросил он.

— Перечитай на досуге «Парцифаля» и трактат «Сияющие» Павла Карпатского — возможно, это изменит твоё мнение, — сказала ведьма и, заволновавшись, поспешила пройти мимо Верпетия, ничуть не опасаясь того.

Однако юноша не мог допустить подобного исхода. Он быстро шагнул наперерез, намереваясь преградить девушке дорогу, и в этот момент случилось неприятное: лезвие ножа случайно скользнуло по руке Альберты, чуть выше предплечья, оставив после себя глубокий, кровоточащий след.

— О, простите, я не хотел, честное слово…, - пытался оправдаться библиотекарь.

Но ведьме, казалось, это было неинтересно. Она мельком заглянула поверх плеча Верпетия — в камеру, и, убедившись, что время на исходе, начала действовать. Не обращая внимания на серьёзную рану, она широко раскинула руки, словно птица, собирающаяся вот-вот взлететь — и в одно мгновение изменила форму. Это было подобно резкому хлопку: девушка «взорвалась» брызгами чего-то серого и в то же время переливавшегося всеми цветами радуги, уже через секунду взору Верпетия предстал бледный полупрозрачный призрак Альберты, парящий над полом на высоте трёх футов. Рана на её руке мгновенно затянулась, не оставив после себя и следа, а чёрные волосы стали неестественно развеваться вокруг маленькой головы, как если бы их законсервировали в бальзамическом растворе.

В последний раз заглянув в остекленевшие от ужаса глаза Верпетия с высоты своего полёта, ведьма повторила:

— Запомни, Павел Карпатский — «Сияющие». — Голос её при этом больше напоминал журчание воды, нежели голос человека, однако Верпетий чётко различал все звуки и слова, обращённые к нему.

Произнеся наставление, призрак бесшумно поднялся вверх, и исчез, «проплыв» сквозь высокий в этой части коридора потолок.

Вне себя от страха, молодой монах вошёл в камеру позади себя. Он по-прежнему держал наготове смоченный в крови ведьмы нож, ибо теперь не знал — чего ему следовало ожидать от этого места.

Стоны и оханье продолжались, но стали заметно тише — очевидно, их источник либо терял сознание, либо просто не мог подавать признаки жизни громко от терзавшей его боли. Двигаясь на звуки, Верпетий прошёл вдоль южной стены куба, и, немного помедлив, обогнул её. Сквозь стекло не было видно — что или кто находится на западной его стороне, так как видимость преграждал огромных размеров бельевой шкаф.

Как только Верпетий оказался рядом с западной стороной куба, сердце его громко стукнуло и упало, а вместе с ударом сердца из рук его выскользнул и окровавленный тесак, громко звякнув о каменные плиты — в проёме между стеной камеры и венецианским стеклом лежал отец Диего Хорхе Мануэль — животом вниз. Он был абсолютно наг, и кожа его казалась пористой, как у жабы, что рождает своих детёнышей прямо из собственной спины. В образовавшихся на спине инквизитора дырах пузырилась бледно-розовая кровь, она противно хлюпала и разрывалась крохотными яркими каплями, орошая окружающую их плоть. Мануэль стонал, не в силах выдержать страдания, и только скоро перебирал пальцами по полу, как будто пытался что-то с него соскрести.

Верпетий рухнул рядом с Мануэлем и, невзирая на его изуродованное тело, попытался приподнять мужчину. Однако тот снова застонал, и Верпетий услышал, как в горле священнослужителя что-то булькает. Догадавшись, что это, должно быть, выходит скопившийся воздух, монах приподнял голову священника и аккуратно положил её себе на колени. Мгновением спустя, Мануэль громко отрыгнул, и из его рта хлынуло нечто серое, вперемешку с кровью — прямо на сутану юноши. Сдержав вздох отвращения, Верпетий попытался негромко позвать инквизитора по имени — он хотел узнать, помнит ли Мануэль хоть что-нибудь из того, что здесь с ним случилось.

В ответ инквизитор смог лишь прошептать слабым, еле слышным голосом:

— С…спа…спасибо тебе… В…верпетий. Позови сюда Ганса, он… поможет… мне.

После чего голова инквизитора безжизненно упала, и он вновь погрузился в забвение. Однако на этом развитие загадочного состояния священнослужителя не остановилось: челюсть молодого монаха невольно отвисла, когда он увидел, как страшные волдыри на спине отца Мануэля начинают постепенно затягиваться. Они зарастали — в прямом смысле слова! И сопровождалось это действие соответствующими, похожими на чавканье жующей лошади, звуками.

Верпетий не мог более выдержать созерцание этого тела, а потому решил поступить так, как и следовало, и как попросил сам Мануэль — оставив инквизитора лежать на холодном полу, и предоставив регенерации делать своё дело и дальше, Верпетий стащил с себя сутану и, накрыв ею холодную плоть священника, бросился прочь из подземелья. Он бежал звать того самого, верного юношу-слугу Ганса из столовой. Очевидно, это был единственный человек, который мог помочь отцу Мануэлю в данной, далеко незаурядной ситуации.