Татьяна Русуберг - Глаза ворона

Я придумал тебя, но теперь ты — настоящий, такой же реальный, как эти камни, как труп мага, которого убил ты. Убил сам, без моего приказа… Мой мальчик, мое чудовище, ты только что сделал то, для чего ты был создан, и сделал с таким совершенством! Ты убил волшебника!

В глазах Кая помутилось. Задыхаясь, он крикнул:

— Это ложь! Я убил Мастера Такхейвекха, чтобы спасти девушку! Я убил, потому что у меня не было другого выбора! Он черный маг, и его магия сильна. Я видел это в ущелье, я видел, как он заставил бежать мертвую лошадь!

— Мое бедное чудовище, — Мастер Ар легко коснулся его щеки. Кай дернул головой, но петля аркана удержала его, лишая воздуха, — ты знаешь, что я говорю правду. Никакая магия, ни черная, ни белая, не действует против тебя — таким тебя создал я! Старик не был для тебя угрозой. Ты убил его так легко, так изящно, потому что тебе нравится убивать. Не правда ли, есть странная красота в полете стрелы, несущей смерть, когда ветер поет в ее оперении…

— Нет! Я не знал… Я не хотел… — Кай тяжело и часто дышал, слова шли с трудом.

— Ложь! Ты знал. Ты хотел — так сильно, что презрел боль и страх. Ты спланировал все до мельчайших деталей — какой великолепный план! Единственное, чего ты не учел, — я все время следил за тобой, направлял тебя, вел тебя к цели… Ты думал, что противостоишь моей воле. Но ты всегда был в моей воле и всегда будешь. Ты — мой, мы едины… — Теперь Мастер вкрадчиво шептал, склонившись к самому уху мальчика, и вес слов мага давно бы пригнул его к земле, если бы не все еще удерживавшая шею удавка.

— Но… волшебница, Юлия Доротея? — из последних сил попробовал возразить Кай.

— Девчонка? Ты отправил ее прямиком в Анклав, в руки черных магов. Она для нас ничего не значит, это пешка, которую можно отдать… — при виде лица несчастного, которое исказила гримаса, Мастер Ар улыбнулся уголками губ: — Ты ведь не думал, что Шул-ла-Рун открывает врата куда угодно? Круг на Когте — это дорога в Анклав, и никуда больше. Придет время, и я возьму тебя туда. Но не сейчас… Тебе предстоит еще многому научиться…

Эхо слов Мастера заставило узника застонать, сжав зубы, и рвануться в цепях. Бесполезно, все было бесполезно. Он помнил, как умолял волшебника убить его, но в ответ получил только смех и огненные плети. Кажется, он начинал понимать слова Ментора Рыца о том, что хуже, чем смерть. Кай невидящими глазами уставился на солнце, надеясь, что оно ослепит его, выжжет его больной мозг, мозг чудовища… Как многое ему теперь стало ясно! Пребывание в Замке, уроки с Ментором Рыцем, даже его странное уродство: чудесные глаза, которые могли видеть магию, могли выследить волшебника в тысячной толпе для того, чтобы убить его…

«Я — убийца. Вот каково мое предназначение. Убийца волшебников, чья магия беспомощна против меня. И я — целиком во власти Мастера Ара. Если Мастер прикажет убить… — на мгновение он обрадовался, что Юлия Доротея была в Анклаве, далеко от Замка. — Что, если бы Мастер приказал „поразвлечься“ с ней?» Кай не задумывался о том, почему хозяину понадобилось создать его именно таким; зачем волшебнику понадобился слуга, призванный уничтожать ему подобных. Какова бы ни была причина (если властелину Замка вообще требовалась причина), она не могла оправдать то, что Ар сотворил с ним.

Солнечные лучи пронзали голову, как раскаленные клинки, заставляя глаза истекать слезами. Безжалостный свет проникал в самые дальние уголки сознания, туда, где годами хранилось все самое дорогое: детские мечты, сны, немногие счастливые воспоминания… Этот свет вдруг показал всю их убогость и ложь. «Родители… У меня никогда не было ни родителей, ни братьев, ни сестер! Никогда не было другого дома, кроме Замка. Я никогда не был человеком и никогда не смогу им стать. Я — урод, чудовищное творение магии, преступление против природы и преступник! Юлия Доротея назвала меня слепым ангелом… О, я действительно был слеп! Но я никогда не был ангелом. Я — демон, и теперь она, наверное, поняла это и прокляла меня…»

Какой-то шум внизу, во дворе Замка, привлек внимание узника. Сначала, ослепленный солнцем, он видел только разбегающиеся разноцветные круги. Наконец, зрение немного восстановилось. Кай разглядел кучку гоблинов, устроивших явно рассчитанное на него маленькое представление. Они гоготали, делали непристойные жесты и орали что-то, чего прикованный на башне расслышать не мог, а прислушиваться не желал. Очевидно заметив, что объект насмешек смотрит в их сторону, гоблины радостно удвоили свои усилия. Один из них, которого Кай, несмотря на расстояние, определил как Буллебёлле, повернулся к нему кормой, спустил потертые штаны и начал с энтузиазмом вертеть своим волосатым задом, издавая неприличные звуки.

Узник отвел взгляд. Ему, по большому счету, было все равно. Все внутри него лежало в руинах. Все, казавшееся надежным, крепким и правильным, то, на чем он основывал свою жизнь, в чем искал опору в минуты отчаяния, — все было смыто одной огромной волной, как замок, построенный на песке…

«Как я мог так обманывать себя? Видно, я все-таки волшебник, не хуже Мастера Ара. Я сам, а не Мастер создал для себя сказочную иллюзию и уверовал в ее реальность. А ведь правда… Она всегда была на поверхности, только я не хотел ее видеть. Предназначение давно уже говорило во мне. Нерасторопный слуга, неловкий работник, не слишком радивый книгочей… Ведь я совершенно меняюсь, стоит мне взять в руки лук или меч. Боевое искусство и „швердвэрк“ — вот дело, которому я отдаюсь со всей душой. И то, что я в одиночку одолел горного тролля, — не случайность. Я делаю успехи. Ведь для этого я и создан…»

Кай смотрел на блистающую морскую гладь, начинавшуюся за башнями Замка и уходящую в бесконечность белесого от жара неба. Был полный штиль, воздух почти не двигался, и его начинали одолевать насекомые. Мухи и слепни роились над обездвиженным телом, пользуясь беспомощностью жертвы. Они беззастенчиво ползали повсюду, норовя залезть даже в глаза и уши, и жалили, взлетая лишь на мгновение, когда узник в остервенении мотал головой. К вечеру их сменили комары, но Каю было уже все равно. У него едва хватало сил, чтобы повернуть голову.

Ночь принесла с собой долгожданную прохладу, но облегчение длилось недолго. Близость Холодных Песков давала о себе знать. Ночи над Замком даже в летнюю жару выдавались холодные. Вот и теперь температура стремительно падала. Выпала роса, увлажнившая измученное тело и камни башни, на которой оно было распято. Кай жадно слизывал ее языком отовсюду, докуда мог достать. Он даже пытался дотянуться до стены за своей спиной, но только до боли вывернул шею. Вскоре стало так холодно, что его начала бить дрожь: сначала легкая, а потом крупнее. Она сотрясала все его худое тело так, что ржавые цепи жалобно звенели. Потом он перестал чувствовать руки и ноги; сознание, ненадолго освеженное ночным холодом, стало мутиться.