Анна Мистунина - Проклятый

Учитель ответил на его приветствие, и что-то в голосе мага подсказало: тот уже прослышал о мнимой связи с Кати. И встречает, как должно встречать избранника Сильной.

Ученики прятали глаза, когда Кар шел между скамей к привычному месту в первом ряду. В воздухе пахло страхом и ненавистью, но страхом — больше. Минуя Зиту, Кар уловил аромат ее веселья, отголосок звенящего веселья Кати. И порадовался, что другие, слишком занятые собой, ничего не видят.

Ранним утром Ветер коснулся его сознания, и Кар сбежал из сонных объятий Ракаты навстречу золотым крыльям, одиночеству и отрезвляюще холодному воздуху над вершинами гор. И там, душой и телом слившись с огромным зверем, кружа вместе с ним в огненном сиянии рассвета, наконец понял, что сделали для него Зита и Кати.

Никто не знал о связи между Зитой и воскресившей ее Сильной. Все решили, что Кар сам позвал ее на помощь, ее, Сильную, члена Совета. И Сильная пришла на его зов, как пришла бы к равному — или к тому, кто делит с ней постель и чашу крови.

Теперь Кар с трудом дождался окончания занятий, гадая, как бы незаметно поговорить с Зитой. Но девушка и сама не спешила уходить. Пока другие вслед за учителем покидали Зал, она сидела, словно погруженная в размышления. Но едва упала занавесь за последним учеником, Зита живо сбросила задумчивость.

— Карий, — сказала она, вставая.

— Зита, — он уже шел навстречу, — я хочу…

— Погоди, — перебила девушка, — это важно. Кати просила тебе сказать.

— Слушаю.

— Сильнейший знает о вчерашнем. Он будет говорить с тобой, может быть, уже сегодня. Кати говорит… Она просит тебя быть осторожным. «Не веди себя вызывающе и оставь при себе свои обиды», так она сказала. И «твое время еще не пришло». Ты понимаешь, что это значит?

— Понимаю, — кивнул Кар. — Передай Сильной Кати мою благодарность… За все. И подожди, не уходи. Откройся. Вот…

Улыбнувшись, Зита раскрыла магические чувства навстречу подарку. Кар потратил все утро, творя переживание, достойное выразить его благодарность. Юный восход, умытый дождем утренний луг, запах свежескошенной травы он вплел в бесконечный восторг полета, окрасил золотом грифоньих крыльев, согрел теплом живого огня. Поколебался, проклял все на свете — и, будто картину в раму, добавил в центр переживания самое светлое, что сумел найти в своем сердце. Тайную, невозможную надежду на встречу с Аррэтан. Что поделать, если других светлых чувств не нашлось? Не дарить же ученице магов детскую любовь к императору дикарей!

Зита постояла, зажмурившись. Прижала к груди раскрытые ладони, будто пыталась удержать чудо.

— Это ты? — спросила она, не открывая глаз. — Ты так чувствуешь?

— Я собрал для тебя самое лучшее, — смущенно признался Кар. — Я не весь такой…

— Ты удивительный, — Зита открыла глаза. В них лучились искорки восторга. — Спасибо!

Девушка порывисто шагнула ближе. Легкие, словно крылья бабочки, губы коснулись его щеки — и Зита умчалась прочь. Занавесь упала за ее спиной.

— И тебе спасибо, — сказал Кар ей вслед.

Грифон поднимался все выше. Долина магов смутно зеленела внизу, меж окрашенных в закатные цвета снегов. Ледяные иглы вонзались в щеки. С каждым взмахом крыльев становилось труднее дышать.

«Хватит?» — спросил Ветер.

«Еще!»

«Тебе холодно».

«У меня хороший наряд, — смех падал с губ звенящими сосульками. — Представляю, как явлюсь в нем ко двору!»

«Ты зол. Тебе плохо. Как мне помочь тебе?»

Кар не ответил. Спрятал ладони в теплую гриву. Драконья кожа костюма и сапог не пропускала холод, но лицо и руки постепенно теряли чувствительность.

«Тебе холодно! — в мысленном голосе Ветра звучал гнев. — Хватит! Я спускаюсь!»

Грифон широкими кругами пошел вниз.

«Ветер, милый, подожди! Я не хочу обратно!»

«Ты и не должен. Ты можешь уйти. Мы — вместе».

— Нет! — закричал Кар, и слезы ледышками замерли в глазах. — Не могу! Теперь — нет!

«Тот человек. Твой отец. Он напугал тебя».

— Он сказал мне правду!

«Тогда почему ты злишься?»

— Потому что я — зло. Я создан нести зло. И я принесу его. Тем, кого ненавижу, тем, кого люблю… Всем. Я не хочу, но я сделаю это, Ветер!

«Зачем тебе делать то, чего не хочешь? Почему мы не можем улететь? Мы — вместе! Кто нас остановит?»

Кар засмеялся горьким злым смехом.

— От моего отца не скрыться, Ветер. Разве ты не понял? Он во мне. Куда бы я ни сбежал, он будет со мной. Нет, Ветер, я выполню его волю. Принесу им смерть… Потому что, клянусь Силой, ничего другого они не заслуживают!

«Ты хочешь уйти, — настойчиво повторил грифон. — Я знаю, что хочешь. Почему ты не можешь?»

«Потому что я — это я. Маг. Один из них. Я познал Силу, и теперь не смогу без нее. Отец прав. Я везде буду чужим, всегда. Раньше я думал, что проклят. Теперь знаю: я сам проклятие. Отцовское проклятие всему племени дикарей. От этого не сбежать, Ветер. Если уйду, станет только хуже».

Ветер не понял. Людские страхи и проклятия были чужды разуму зверя, как земная пыль — чистому небу. Но боль и гнев Кара он ощущал, как собственные, и страдал от бессилия помочь. Вытянув шею, грифон жалобно заклекотал, и теперь уже Кар принялся утешать друга. Он гладил золотистые перья, шептал ласковые слова, а свиток памяти разматывался сам собой, против воли унося назад, к той минуте, когда прозвучал зов.

Кар услышал его, возвращаясь из обеденной залы. Услышал — и остановился, как вкопанный, на середине каменной лестницы. На ум не шло ничего, кроме ругательств.

«Жду тебя в Зале Совета» — повторил тогда голос. Знакомый голос, впервые прозвучавший в ночь смерти императора.

«Сильнейший?» — осторожно переспросил Кар.

«Поторопись».

Кар медленно стал подниматься. Лестница, коридор с толстыми стволами колонн, снова лестница. Мысли скакали обезумевшим табуном. Он не забыл сделки, что заключил пять с половиной лет назад в час отчаяния и пустоты. Тьма больше не говорила с ним, но черный клубок возле сердца рос, уплотнялся с каждой чашей крови, с каждой новой жестокостью. То была отцовская магия, Кар знал это, но ни понять, ни обратить ее вспять не мог. Да и не пытался: сделка вышла честная. Он получил Силу, получил власть, единственную, какой желал — магию. Уступая душу тьме, разраставшейся медленно и неотвратимо, Кар лишь выполнял свою часть.

Он прозрел только сейчас. Будто вспыхнул свет и замелькали, перемешиваясь, картины: костер в ночном лесу, мертвая девушка с разорванной грудью, сраженная усилием воскрешения Сильная, невесомые объятия тьмы. Голос Кати: «Мы связаны. Я вложила в нее часть себя, иначе было не справиться. Я везде услышу ее, а она — меня». И раньше, много раньше, голос Оуна: «Это высшая магия, дикареныш. Твой отец — единственный, кто полностью овладел ею».