Анна Завгородняя - Проклятый [СИ]

Над серебристой гладью озера плыл туман. Предрассветное небо было еще темным, но скользящие по нему облака уже затронули первые лучи солнца, горделиво выплывающего из-за светлеющего горизонта. Вокруг было непривычно тихо, словно все живое решило затаиться на это краткое мгновение рассвета. В камышах не шумел ветер, водная гладь не тревожилась медленной рябью, оставленной рыбьим плавником, птицы замерли в густых ветвях, склонившихся к самой воде деревьев. Одинокая цапля, поджав к телу длинную лапку, спала на заросшей осокой кочке, когда внезапно до ее слуха донесся слабый всплеск. Мгновение и она проснулась. В тот же миг небо озарили первые лучи солнца, пробившие толщу тумана. Птица взмыла в небо, громко хлопая крыльями, и устремилась прочь от нарушителей покоя, когда в песчаный берег с хрустом врезался нос длинной ладьи, с борта которой, осторожно, стараясь не производить лишнего шума, стали спрыгивать вооруженный люди в кожаных доспехах. Следом за первой, к берегу пристала вторая лодка, а за ней и третья. Высадившиеся торопливо поднимались по песчаной насыпи вверх, туда, где находясь еще во власти сна, расположилось большое богатое поселение с доброй дюжиной добротных домов и деревянных пристроек, за которыми, словно разбросанные по земле листья, горбились низкие домики крестьян.

Первый из воинов крадучись поднялся наверх. Присел на корточки и торопливо огляделся, всматриваясь в спящие окна домов. Прошло некоторое время, прежде чем он, обернувшись назад, махнул рукой тем, кто, находясь порядком ниже, ждал его сигнала. И тут волна одетых в легкий доспех, высоких, коренастых, как на подбор, воинов потоком полилась на мирное поселение.

Никто не оказал им сопротивления. Нескольких караульных, выскочивших на шум, буквально смели за считанные секунды. Скоро рассветная тишина наполнилась леденящими душу звуками — удары мечей, крики, плач и стенания…

Поселение было взято еще до того, как утро вступило в свои права. Когда солнце полностью вышло, осветив золотом озеро и прибрежный лес, все было кончено для его обитателей. Горели огнем подожженные амбар и несколько крестьянских домов. Устланная трупами немногочисленных защитников земля перед домами, была багровой от пролитой крови. Напавшие грабили дома, выводили скот и молодых женщин, одетых в одни сорочки, с растрепанными волосами. Причитающих, плачущих и, тем не менее, смиренно идущих за своими поработителями. Посреди двора стоял высокий воин. Его тронутые сединой черные волосы теребил набежавший ветерок. Сняв с головы шлем, он смотрел на объятые пламенем дома. Его лицо выглядело на редкость умиротворенным. Так бывало всегда с ним после боя.

— Ульф, — возникший рядом высокий крупный воин вытер со лба пот. Светлые пряди обрамляли еще молодое живое лицо с глубоко посаженными серыми глазами, — Надо убираться отсюда. Уже почти все загрузили на корабли.

— Я вижу, Свенд, — кивнул его вождь, но почему-то никак не мог оторвать свой взгляд от охваченного пламенем высокого дома местного вождя. Огненные языки вгрызались в замысловатые узоры охранных рун, покрывавшие высокие двери. А ведь не помогли заклятья ведунов, вырезавших их под шепот молитв… С каким-то странным сожалением, Ульф подумал о том, что тот, кому принадлежало это поместье, сейчас лежит в горящем доме, зарубленный его, Ульфа, рукой. Совсем юный вождь, оказавший достойное сопротивление… Воин невольно вспомнил глаза молодого вождя. Даже в минуту смерти в них не было страха.

— Я становлюсь излишне мягким. Наверное, старею, — подумал воин, и добавил уже вслух, — Огонь — хорошее погребение, — он намеревался было идти в сторону озера, туда, где на спокойных волнах качались его нагруженные награбленным корабли, когда рядом мелькнула тень, словно сотканная из дыма и пепла. Ульф почувствовал, как что-то острое коснулось его шеи, и невольно потрогал это место рукой. На пальцах он увидел кровь.

— Всего-то порез, — произнес он вслух и взглянул на ту, что нанесла ему удар. Перед ним стояла молодая женщина в рваной одежде. Он увидел кровь на ее ногах. Глаза женщины горели безумием. Схватившись за рукоять тонкого костяного ножа, она стояла перед ним, ощерившаяся, с лихорадочно блестящими глазами и с ненавистью смотрела ему в лицо. Но прежде чем она смогла повторить выпад, ее перехватили чьи-то руки. Свенд в этот раз оказался проворнее. Нож был выбит из ее руки и отброшен в сторону. Истошно завопив, она принялась извиваться, пытаясь вырваться, а Ульф просто стоял и смотрел на нее. Затем, внезапно, осел и повалился на землю. Свенд в удивлении едва не выпустил дьяволицу из рук и, лишь затем истошно завопил, внезапно осознав, что на его глазах только что произошло что-то ужасное.

Сбежавшиеся на крик воины окружили своего вождя. Один из них, совсем еще юный, только вышедший из детского возраста, упал перед Ульфом на колени, и едва взглянув в застывшие глаза мужчины, внезапно издал страшный рык и поднял забрызганное кровью лицо.

— Кто? — закричал он, вскакивая на ноги.

— Она, — Свенд дрожащими руками толкнул свою пленницу вперед. Женщина упала на колени, рядом с мертвым вождем, но тут же подняла глаза на окруживших ее захватчиков и дико рассмеялась.

— Трор, она безумна! — сказал кто-то из толпы, обращаясь к сыну вождя. Тот подскочил к женщине и, схватив ее за волосы, с силой дернул вверх, заставив подняться на ноги.

— Ах, ты дрянь! — прошипел молодой воин и со всего размаху ударил ее по лицу. Удар был такой силы, что голова женщины откинулась назад. Она непременно бы упала, если бы Трор не продолжал ее держать.

— Что ты сделала с моим отцом? — зарычал юноша и нанес еще один удар ей в живот. Женщина согнулась от боли, при этом продолжая смеяться.

— Жалкие псы, — она распрямилась и плюнула в лицо Трору, — Вы убили моего мужа, а я отравила вашего вождя! Он сдох, как шелудивый пес.

Очередная увесистая оплеуха повалила ее снова на землю. Трор пхнул ее сапогом в бок и достал из ножен меч. Заточенное лезвие сверкнуло в солнечных лучах.

— И ты умрешь, — продолжила тем временем женщина, — Я проклинаю тебя, — сказала она, глядя прямо в темные глаза молодого юноши. На короткий миг их взгляды встретились. Женщина вздрогнула, затем ее губы растянулись в широкой, какой-то полубезумной улыбке.

— Я вижу тебя насквозь, мальчишка. Ты так молод, а душа твоя уже прогнила насквозь! — сказала она, — В тебе нет ни доброты, ни сожаления, но ты вспомнишь мои слова, когда найдешь ту, от которой твое поганое сердце оживет! Я проклинаю тебя! — повторила она громко, почти прокричав эти слова, — Ты никогда не будешь счастлив!