Анна Мистунина - Искупление

Несколько лет назад Сильная выучила язык дикарей — отчасти ради удобства, отчасти по предчувствию. Письменных текстов ей до сих пор не встречалось, но прочесть не составило труда: не имевшие своего алфавита предки дикарей позаимствовали его у магов. Почерк писавшего был твердым, чернила — качественными. Его рассуждения о природе и структуре Силы были необычны, но назвать их ошибочными Кати не смогла бы. Автор как будто видел привычные вещи под другим углом — таким, что сущность магии странным образом начинала доказывать и объяснять положения дикарской веры. И все же то был труд ученого, а не бред фанатика. Кати пробежала глазами несколько столбцов, затем стала читать медленнее и наконец села, не глядя подтянув стул. Магический шарик остановился у левого виска. Желтоватый пергамент с аккуратной вязью букв оказался залит ослепительно-белым светом. Оун тихонько шелестел за спиной.

— Невероятно! — сказала Кати, подняв наконец голову. — Изучить, но не познать… Но и не отвергнуть, а отставить в сторону, ради… ради чего?

Оун за соседним столом обложился книгами. Казалось, он рад бы зарыться в них с головой. Руки мага непроизвольно поглаживали тонкую кожу рукописей.

— Религия, — сказал он. — Страх. Ограниченность.

— Брось, Оун. Даже без этих свидетельств — уж мы-то с тобой знаем, что ничем не выше их. Сильнее, образованнее — может быть. Что же до способности к магии… И права назваться человеком…

Оун со вздохом закрыл книгу.

— Я ненавижу их всей душой, Сильная, и рад бы с тобой не согласиться. Конечно, ты права, мне ли этого не знать! В связи с этим…

— И действительно, Оун, пора уже признаться, ради чего все ухищрения. О чем ты не мог поговорить со мной в лагере?

Оун помедлил. Потом комнату накрыл непроницаемый для магического подслушивания колпак. Кати приподняла бровь.

— Ты заинтриговал меня, маг Оун.

— Я не вправе вмешиваться в дела Совета, Сильная. И не стал бы этого делать при других обстоятельствах. Но сейчас дело касается моего ученика.

— Лучшего ученика, — подсказала Кати. — Ты вправе им гордиться.

— Да. Я думал, что воспитал будущего Сильнейшего… жаль, я ошибся.

— Не спеши утверждать.

Оун дернулся:

— Ты знаешь? Ты видела такую возможность?!

Кати промолчала. Оун заговорил с напором:

— Да, это не мое дело, Сильная, но это заметно не только мне. Сильнейший больше не мыслит трезво, рано или поздно все это поймут. Он нянчится с этим мальчишкой, Моуретом, всюду таскает его с собой. Щенок уже задрал нос выше всякой меры, а ведь Силы в нем… Ты сама видела.

— Я знаю это, Оун.

— А знаешь ли ты, что несколько ночей назад в лесу поймали дикарку — ту самую девчонку, из-за которой наш дикареныш сбежал в первый раз?

— Нет, этого я не знала, — проговорила Кати, удивляясь всколыхнувшейся тревоге. — Странное совпадение. Кто ее поймал, Оун?

— Да уж не я, будь уверена. Я убил бы ее на месте, а не потащил к Амону.

— Разумно…

— Я и хотел это сделать вчера, когда впервые понял, что здесь не так. Меня не подпустили. Ее берегут как птенца грифона, и меня это беспокоит все больше. Сильная… Прошу, посмотри в будущее.

— Ты хочешь, чтобы я выяснила намерения Главы Совета и рассказала о них тебе? Это преступление, Оун.

Маг не дрогнул.

— Как и воскрешение проигравшего, Сильная Кати. Это ведь ты сделала, больше никто не смог бы. Я прав?

— Прав. А теперь, откровенность за откровенность — после всего, после всех этих лет, ты желаешь Карию смерти?

— Смерти — да. Но только смерти. Он все еще мой ученик, хорошо ли, плохо ли, но я за него в ответе. И не могу допустить…

— Значит, ты все понял, и смотреть будущее ни к чему. Амон торопится натаскать в магии мальчишку, чтобы тот стал нашим инструментом, чтобы его руки с нашей Силой открыли проход для существ. А теперь, как по заказу, он откроет его кровью этой девчонки. Сам и перережет ей горло, наверное. Потом в наших руках окажется Карий, и Амон покажет ему память сына — чтобы доказать, что все было напрасно, что погибель дикарям все-таки пришла через Кария, как Амон и предрекал. Худшего наказания для нашего принца и представить нельзя. Затем Амон прикажет Моурету убить отца, затем оживит его и снова…

— Амон безумен.

— Безумен, — согласилась Кати. — Только это, знаешь ли, оборотная сторона того безумия, что заставляет тебя волноваться о судьбе врага. Кажется, все безумие в мире нынче имеет Кария своим центром.

— Пусть так. Я намерен помешать Сильнейшему.

— Он этого не потерпит.

— Я рискну навлечь его гнев, Сильная. Я хочу опередить его и убить дикареныша, так, чтобы воскрешение стало невозможным. Но беда в том, что я могу не успеть. Как ответственный за зверюшек, я буду в самой их куче, слишком далеко.

— И ты просишь… меня?!

— Если я не сумею. Убей его, Сильная. Убей и выпусти всю кровь, чтобы Сильнейшему нечего было воскрешать.

— Он все равно попытается, — сказала Кати.

— Помешай ему. Ты Сильная…

— Почему для тебя это так важно, Оун? Разве мало у тебя учеников?

— Дикареныш не просто ученик.

— Значит, ты действительно к нему привязался? Какая… непростительная слабость!

— А ты? — огрызнулся маг. — Зачем ты его оживила?

Кати вздохнула.

— Это было слабостью. Ошибкой, которую я исправлю. Я убью его.

— Благодарю тебя, Сильная, — сказал Оун.

Мастер подчинения не смог заполучить столь ценную для Амона пленницу, Сильной же это не составило труда. Тем же вечером дикарка была в ее палатке. К тому времени до Кати дошел не один глумливый слух о любовнице самого Амона-младшего, не иначе как предвидением Сильнейшего попавшей к ним в руки, и безумствах, на которые полукровка пойдет ради ее спасения. Оба допущения казались сомнительными. Видя Амона, каким он стал, Кати скорее поверила бы в случайность, чем в расчет, требующий немалого усилия в области высшей магии. Что же до Кария… Его Кати слишком хорошо знала. Выбирая меж любовью и преданностью, он без колебаний жертвовал любовью. Когда-то Сильнейший, думая сломить волю сына, заставил его убить друга. Амон просчитался — как и во всем, что касалось Кария. Перерезав старому знакомцу горло и взяв Силу его крови, тот не научился покорности, зато научился приносить жертвы. Умение, которым с успехом воспользовался уже вскоре.

Разум дикарки таил немало сюрпризов. Она не была Карию любовницей — всего лишь воздыхательницей. О его чувствах судить было труднее: ответственность? Благодарность? Ни то, ни другое не помешало ему бросить беременную девчонку в лесу и умчаться по делам императора. Карий оставался Карием.

А девочка была не только влюбленной и беременной — она была магом. Перспективным, хоть и совершенно необученным. Отличное, штучной работы заклятие подчинения за три дня почти выдохлось. Разум дикарки рвался на волю. Кати легко могла наложить новые узы или вовсе, быстро и безболезненно, убить ее. Это было бы разумно и милосердно. Жестокостью казалось оставить ее в живых и позволить Сильнейшему воплотить свои планы. Но — маг? Беременная дикарка-маг. Зита вступилась бы за нее, защитила бы любой ценой. Некстати подумалось, что срок беременности у обеих одинаковый — шесть недель. Убить легко, но не станет ли убийство той гранью, которой ни Зита, ни сама Кати переступить не смогут? И готова ли она рискнуть? Нет и еще раз нет.