Анна Мистунина - Искупление

— Да.

С каждым словом из раны на груди мага выплескивалась пенистая порция крови.

— Ты еще можешь меня спасти.

— Да, — ответил Кар. Сила была с ним. — Тебе придется отказаться от борьбы. Больше никакой крови, Учитель. Ты признаешь власть императора…

Оун хрипло рассмеялся, пуская пену, но тут же его лицо свела судорога боли.

— Власть… дикаря. И вскоре умереть от старости? Нет, дикареныш. Если это все, что ты можешь предложить, дай мне быструю смерть.

— Прошу тебя, Оун!

— Ты глуп, если просишь об этом. Тебе известно, кем я всегда был.

Кар и не думал, что еще способен плакать.

— Кати была права, — вырвалось у него. — Я только и гожусь, что приносить в жертву всех, кого люблю. Прости меня, Учитель!

— Нечего прощать, — голос Оуна слабел. — Мы сами тебя… таким сделали. Ты похож… на отца, дикареныш. Но ты не он. Слушай меня. В Долине… мои исследования… твой дед был прав.

— О чем ты?

— Сила… не всегда была только в крови. Врата… ключ… — и, с яростным усилием: — Найди мои бумаги, дикареныш, если твои друзья не пустили их на растопку!

— Я понял, Учитель. Я все сделаю.

— Тогда… заканчивай с этим.

— Прости, — снова сказал Кар.

Положил ладонь на грудь мага и быстрым усилием остановил сердце. Оун умер с той же насмешливой гримасой, за которую Кар ненавидел его когда-то.

— Прощай, — прошептал Кар, закрывая ему глаза.

Пошел дальше, вытирая руки полой плаща и не глядя больше на раненых и умирающих.

Жрецы, с оружием в руках охранявшие пленных, расступились перед ним. Кар остановился, вглядываясь в лица — знакомые и незнакомые, настороженные, враждебные. Черты многих носили отпечаток смешанной крови, кое-кто больше походил на дикаря, чем на мага. Кати сказала правду насчет полукровок. Где-то здесь, живой или мертвый, должен был быть и Моурет.

Израненные, замученные, озлобленные. Несколько сотен, и добрая половина обречена, ибо живет только за счет крови. Кар попробовал их сосчитать, но тут же бросил. Жрецы сводили их отовсюду и, казалось, не слишком-то представляли, что делать дальше. За восемь лет Нашествия им еще ни разу не приходилось брать пленных.

— Ну? И что ты будешь делать? — спросил, выбиваясь вперед, молодой маг. Кровавая царапина над глазами и мокнущая рана под ключицей ничуть не мешали выражению брезгливого презрения, застывшему на его лице. — Мы ведь теперь твоя забота, не так ли?

— Здравствуй, Ирэн, — сказал Кар своему давнему врагу. — Рад, что ты жив.

Тот скривился:

— Ну конечно, рад. Не больше, чем я, что не пустил тебя в тот раз на кровь. А теперь ты Сильнейший, и значит, теперь это твоя забота нас спасать. Поторопись, будь добр. Не хочу, знаешь ли, чтобы эти твои дикари сожрали нас живьем!

Пока ошеломленный Кар хватал ртом воздух и дивился собственной глупости, вперед пробился еще один маг. Надменное лицо его коверкал застарелый шрам, тянущийся от губ до середины правой щеки.

— А ты, похоже, и не заметил, что стал Сильнейшим, — невесело усмехнулся этот маг.

Кар только покачал головой. Нет, конечно, не заметил. Разве до того ему было?

— Я действительно… Вот почему вы сдались, Лэйн? Потому что я — Сильнейший?

— А ты что подумал?

— Ты можешь оспорить это, Лэйн, если хочешь. Вызвать меня…

— Нет уж. Если даже я и выиграю, что мне делать потом? Идти просить милости у дикарского императора? Занимайся этим сам, Сильнейший Амон, сын Амона.

— Мое имя Карий.

— Сильнейший Карий. Странновато звучит. В любом случае, мы проиграли. Не в моих силах спасти этих людей. Ты — можешь, если постараешься. Я не так мелочен, чтобы лишать их надежды только потому, что не хочу признавать власть полукровки. Ты Сильнейший по праву. Как верно сказал этот юноша, твое дело теперь — нас спасать. Наше же — повиноваться. Таков обычай, а обычаи…

— Единственное, что делает нас остатком Империи, а не жалкой кучкой одичавших побежденных, я помню, — взахлеб прошептал Кар. Сердце билось где-то у горла, сильно и болезненно. Обернувшись к жрецам, Кар сказал: — Уберите мечи. И оставьте нас.

Те колебались.

— Это мой приказ.

— Мы не можем, ваше высочество, — возразил воин с нашивками командира роты и значком вольного жреца на плече. — Это же колдуны!

— А я, по-твоему, кто? — но, заметив совершенно загнанный взгляд солдата, Кар сказал: — Хорошо, только дайте мне спокойно поговорить. Вы можете наблюдать со стороны.

Пока звучали команды и добровольные стражи удалялись на почтительное расстояние — не так, впрочем, далеко, чтобы не успеть вернуться в случае нужды, Кар спросил:

— Норн?

— Мертв, — ответил Лэйн. — Я — весь твой Совет. Кати…

— Кати, Лэйн, она…

— Я знаю, — нахмурился маг. — Она предупредила меня, что собирается сделать, правда, я не поверил. Самопожертвование не входило в ее привычки. Но как бы там ни было, это ее добрая воля. Никто не оспорит твою победу, Сильнейший.

— И ты признаешь мою власть? Лэйн, я, может быть, и Сильнейший, но прежде всего я недоучка. Если ты…

— У меня будет немного времени, чтобы исправить этот недостаток. Потом… ведь крови нам больше не видать?

— Никогда.

— Ты понимаешь, что это значит? Если нас всех не убьют сегодня, через несколько лет мы начнем вымирать. И что будет с магией? Если, по примеру Кати, мы будем завещать свою кровь другим, дикарям до этого не должно быть дела…

— Нет, даже не думай, — перебил Кар. — Я не позволю. Все начнется снова, понимаешь? Жажда крови, тайные убийства. Потом кто-нибудь примется за детей. Нет. Навсегда — нет. То, что я сделал сегодня… я этого не хотел, и это не повторится.

— Я понял, Сильнейший. Тебе решать. Главное сейчас — что будет с народом.

— Пока не знаю. Император обещал сохранить жизнь всем, кто сдастся. Надеюсь, он не переменит решения. Прошу, пока будьте осторожны, не раздражайте жрецов, и, пожалуйста, никакой магии. Я вернусь, как только смогу с ним переговорить.

— Сильнейший, — позвал Лэйн, когда Кар собрался уже идти. — Если император не сдержит слова?

Кар остановился. Взгляды магов прожигали его насквозь. В них была память, и та же память терзала его самого. Тысячи, сотни тысяч убитых в один день. Целая Империя Владеющих Силой. Исчезнет ли теперь ее остаток — остаток, к чьей гибели он, принц дикарей, сам приложил руку?

— Если император не сдержит слова, мы будем драться за свою жизнь, — сказал Кар. — Клянусь, им непросто будет нас перебить. Ждите, я вернусь.

Императорская палатка была вновь раскинута на вершине холма. В нее перенесли тело Сильной Кати. Наутро его, погруженное в соль, повезут в столицу для торжественных похорон — так распорядился император. Сам он неотлучно оставался рядом и посетителей принимал там же, отделенный лишь тонкой занавесью от окруженного свечами тела своей возлюбленной. В этот день, когда войско праздновало победу и оплакивало павших, когда жизни сотен раненых висели на волоске и от лекарских палаток с ветром долетали стоны и ругательства, подчеркнутая скорбь императора порождала удивленные, а порой и гневные разговоры. Звучали они, впрочем, негромко. Магическая битва, отгремевшая у всех на глазах, и роль, что сыграла в ней Сильная Кати, оставались непонятными большинству. Тем больше находилось места домыслам и предположениям. Кару не просто уступали дорогу — от него шарахались с ужасом.