Мария Архангельская - Девушка и смерть

— А завтра? Вы сможете выйти на сцену?

— Не знаю. Надеюсь, что смогу…

— Обратитесь к врачу и дайте утром знать, как будете себя чувствовать. Желаю вам поскорее выздороветь.

Несмотря на вежливость, в голосе нашего балетмейстера чувствовалась плохо скрываемая досада. Я его вполне понимала, ведь я и сама была готова плакать от обиды на судьбу. Такое ответственное выступление — и на тебе. И добро бы травма была получена на занятии или репетиции — такое с танцовщиками встречается сплошь и рядом. Но вот так глупо оступиться на лестнице… К врачу я не пошла, слишком мне было больно идти далеко, а послать за ним у меня, как обычно, не хватило храбрости. Притащившись домой, я прилегла, стараясь поменьше тревожить больную ногу. Было ясно как день, что завтра я танцевать не смогу, но я всё же продолжала лелеять безрассудную надежду на чудо.

От огорчения мне даже не хотелось есть, но у ужину я всё-таки вышла. Кое-как спустившись и поднявшись обратно, я снова легла, и, кажется, задремала. Проснулась я вдруг, словно от толчка. В комнате уже давно было темно, и я не сразу поняла, что в ней есть ещё кто-то, кроме меня.

Почему-то я совсем не испугалась. Я попыталась приподняться, но стоило мне оторвать голову от подушки, как на меня вновь навалилась сонливость. Захотелось закрыть глаза и снова погрузиться в сон, но я упрямо держала их открытыми. Человек у двери некоторое время стоял неподвижно, словно чего-то ожидая, потом тёмный силуэт шевельнулся и приблизился к кровати.

— Не бойся, — сказал тихий голос. — Я не причиню тебе вреда.

— Я и не боюсь, — сонно пробормотала я.

Человек опустился на колени в ногах кровати, осторожно провёл рукой по моей лодыжке, откинул край одеяла. Ситуация была — провокационней некуда, но я и тут не забеспокоилась. Меня словно оглушило каким-то успокаивающим зельем, я утратила и осторожность, и здравомыслие. Сон накатывал волнами, я держалась исключительно на любопытстве, единственном чувстве, которое продолжала испытывать. Потом палец пронзила игла боли, чуть отогнавшей дрёму, хотя я и её почувствовала приглушённо.

— Так больно?

— Да.

Пальцам стало тепло, потом, наоборот, пришло ощущение лёгкого холодка. Что там делает человек, я не видела, но чувствовала прикосновение твердых сильных пальцев. Потом он откинулся назад и сел на пол. Некоторое время ничего не происходило, но когда я попыталась пошевелить пальцами ноги, то почувствовала, что весь носок странным образом онемел и стал каким-то громоздко-неуклюжим. Словно чужой, хотя мне всегда казалось бессмысленной фраза: «чувствовать своё тело как чужое». Теперь же я поняла, что она означает.

— Не шевелись, — человек снова наклонился к моей ноге. — Больно?

— Нет.

Я и в самом деле не чувствовала боли, я вообще ничего не чувствовала. Потом по ступне и своду стопы к нечувствительному носку пошёл жар, но не обжигающий, а скорее даже приятный. Часто забилось сердце, запульсировали вены. Человек с силой, так что я почувствовала даже сквозь онемение, нажал на палец, покрутил его и, видимо, удовлетворённый, легко поднялся на ноги.

— Теперь спи, — сказал он. — Завтра тебе будет хотеться есть, не противься этому желанию, лишнего веса не наберёшь. И танцуй свой спектакль.

— Я хотела поговорить с вами о Жозефине, — пробормотала я. — Но вы очень занятой человек, господин Ангел. Я так и не смогла застать вас дома.

Человек, уже повернувшийся к двери, остановился и посмотрел на меня.

— До чего же ты настырна, Анжела. Если хочешь, в ближайшее время мы встретимся и подробно поговорим на эту тему, только прошу тебя, не доставай меня своими разоблачениями и праведным возмущением.

— Не буду. А вы обещаете?

— Клянусь.

Как он уходил, я уже не увидела, провалившись в сон, как в яму.

Мой лекарь оказался прав: первое, что я почувствовала, проснувшись утром, оказался голод. Так зверски мне не хотелось есть со времён пребывания в балетном училище. Я встала с постели и остановилась, привлечённая отсутствием боли в ушибленном пальце. Я осмотрела его. Опухоль спала, нога выглядел совершенно как обычно, даже когда я встала на пальцы.

Я вприпрыжку сбежала вниз, находясь в состоянии полнейшего восторга. Обычно я проделываю упражнения до завтрака, но сейчас я была слишком голодна. Едва удержавшись от того, чтобы попросить добавки, я вернулась в свою комнату и приступила к экзерсису. Проделанный комплекс упражнений окончательно уверил меня, что с моей ногой всё в порядке.

В дверь постучали. Оказалось, что у дирекции не хватило терпения дождаться, пока я пришлю записку или приду сама. Я обрадовала посыльного известием, что нахожусь в превосходной форме, что и намерена подтвердить, явившись лично.

Было уже довольно поздно, но я всё ещё находилась на положении как бы больной, вернее, только что выздоровевшей, что давало некоторые поблажки. Поэтому никто и не подумал ругать меня за то, что я пришла с небольшим опозданием. Наоборот, сеньоры Флорес и Росси весьма обрадовались, спросили, точно ли я могу сегодня танцевать, а после обязательного урока отпустили домой отдыхать и набираться сил. По дороге я снова почувствовала приступ волчьего голода и, поняв, что дожить до обеда у меня просто не хватит сил, прямо на улице купила пирожок и горсть жареных каштанов. В этот день я постоянно что-нибудь жевала и даже прихватила пару бутербродов с собой в театр, предчувствуя, что во время спектакля они мне понадобятся. Идти же в служебный буфет я постеснялась, да и не хотелось давать пищу для кривотолков: вот, мол, Баррозо объедается, скоро совсем форму потеряет. Про меня и так уже поговаривали… разное. Я иногда случайно узнавала об очередном слухе, и каждый раз искренне удивлялась, как такое могло прийти кому-то в голову. Но опровергать их было бесполезно, и я каждый раз делала вид, будто ничего не замечаю.

Часов в пять пришёл очередной посыльный, наш инспектор, и опять поинтересовался, выйду ли я на сцену. Видать, дирекцию мучили изрядные сомнения на этот счёт, и их можно понять: ещё вчера я стонала и охала, а сегодня порхаю, как мотылёк. К их чести, они, кажется, не пришли к выводу, что я нарочно придумала эту травму, чтобы набить себе цену, чем, случалось, грешили иные балерины.

Меня и саму охватывало всё большее нетерпение, так что в Оперу я явилась часа за два до начала спектакля. Заперлась в гримёрной и проделала для самой себя некоторые па, в которых была не совсем уверена. Но всё получалось вполне прилично, так что я занялась переодеванием, то и дело поглядывая на часы. Насколько я трусила перед «Зачарованным лесом», настолько же нетерпеливо предвкушала «Замок снов».

— Анжела, — сказал вдруг Голос совсем рядом.