Джин Вульф - Пыточных дел мастер

— Я как раз собирался спросить, сьер.

— Если так, ты — неподходящий гонец для доставки письма. Дай его сюда; я перешлю с пажом.

— Невозможно, сьер. Я получил приказ.

— Оставь, Рахо, — вмешался другой армигер. — Не будь так строг к молодому человеку.

— Ты ведь не знаешь, кто он таков, верно?

— А ты — знаешь?

Армигер по имени Рахо кивнул.

— Скажи-ка, гонец, откуда ты послан?

— Из Башни Сообразности. От мастера Гурло к архивариусу.

Лицо другого армигера окаменело.

— Значит, ты — палач.

— Пока — всего лишь ученик, сьер.

— Тогда понятно, отчего моему другу хочется, чтобы ты убрался с глаз долой. Ступай по галерее и сверни в третью дверь направо. Пройдешь сотню шагов, поднимешься по лестнице на следующий этаж; пойдешь на юг до двустворчатой двери в конце коридора.

— Спасибо.

Я сделал было шаг в указанном направлении.

— Подожди. Если пойдешь сейчас, мы будем обязаны сопровождать тебя.

— Ну нет уж, — сказал Рахо. — Мне такого счастья не требуется.

Остановившись и опершись на перекладину стремянки, я подождал, пока они свернут за угол.

Точно один из тех бесплотных покровителей, что порой обращаются к нам во сне с облаков, старик заговорил:

— Значит, палач? Не бывал, не бывал у вас… — Слабыми, близорукими глазами он здорово напоминал черепаху из тех, что мы порой ловили на отмелях Гьолла; тем более что нос с подбородком тоже подходили как нельзя лучше.

— Желаю не попадать к нам и впредь, вежливо ответил я.

— Теперь-то уже нечего бояться. Что вы можете сделать с таким стариком? Сердчишко остановится вмиг! — Бросив губку в ведро, он беззвучно прищелкнул пальцами. — Однако я знаю, где это. Где-то за Башней Ведьм, верно?

— Да, — подтвердил я, слегка удивившись тому, что ведьм знают лучше, чем нас.

— Так я и думал. Хотя о вас обычно не говорят. Ты зол на этих двоих армигеров, и я тебя понимаю. Но и ты должен их понять: они — совсем как экзультанты, только все же не экзультанты. Боятся смерти, боятся боли, всего-то они боятся… Тяжелая у них жизнь.

— Так пусть покончат с ней, — сказал я. — Водалус им охотно поможет. Они — всего лишь пережиток давно ушедших эпох. Какая от них теперь польза миру?

Старик склонил голову набок.

— Вот как? А какая польза для мира была от них прежде? Ты можешь сказать?

Я сознался, что не могу. Тогда он слез со стремянки вниз. Длинные — не меньше моей ноги — руки, скрюченные пальцы которых бугрились синеватыми венами, и морщинистая шея делали его очень похожим на состарившуюся обезьяну.

— Я — Рудезинд, смотритель музея. Похоже, ты знаком со старым Ультаном, верно? Хотя — нет, конечно же, нет; тогда бы ты знал дорогу в библиотеку…

— Я никогда прежде не бывал в этой части Цитадели.

— Никогда? Но ведь это лучшая ее часть — живопись, музыка, книги…У нас есть Фехин — три девушки, убирающие цветами четвертую, и цветы — прямо-таки живые, даже ждешь, что из какого-нибудь вот-вот выберется пчела… Есть у нас и Куартильоза. Он теперь непопулярен, иначе бы его здесь не было. Однако он-с самого дня своего рождения — был рисовальщиком куда лучшим, чем те мазилки и пачкуны, за которыми гоняется нынешняя публика. Здесь, понимаешь ли, собрано все то, от чего отказалась Обитель Абсолюта. Это означает всех стариков, а они-то, в большинстве своем, и есть лучшие. Прибывают к нам — грязнющие от долгого висения, а я чищу их. Порой чищу и по второму разу — уже после того, как повисят здесь некоторое время. Подумать только — подлинный Фехин!.. Или взять хоть эту. Нравится она тебе?

Признание, похоже, не сулило недоброго.

— Ее я чищу в третий раз. Когда она поступила, я был учеником старого Бранвалладера, он обучал меня чистке полотен. И начал вот с этого, сказав, что оно все равно ничего не стоит. Начал вот с этого уголка, вычистил кусочек размером в твою ладонь и отдал мне, а уж я чистил дальше. Второй раз был еще при жизни моей жены, сразу после рождения нашей второй дочки. Картина тогда еще не так уж закоптилась — просто одолели меня тяжелые мысли, хотелось чем-нибудь заняться… А вот сегодня взялся чистить ее снова. Она в этом нуждается — видишь, насколько ярче здесь краски? Ваш голубой Урс снова виден над его плечом, свеженький, точно рыбка для Автарха…

Все это время имя Водалуса эхом перекатывалось в моей голове. Я был уверен, что старик спустился со стремянки только потому, что я упомянул о нем. Хотелось расспросить старика о Водалусе, но никак не мог найти зацепки для поворота беседы в нужное русло. Когда молчание слегка затянулось, я, боясь, что старик снова взберется наверх и продолжит чистку, смог только спросить:

— А это — луна? Мне говорили, она — плодороднее…

— Теперь-то — да. А эта картина была написана до того, как там устроили ирригацию. Видишь коричневато-серый оттенок? Именно такой была луна в то время. Не зеленой, как сейчас. И не такой большой, потому что до нее было дальше — так говаривал старый Бранвалладер. А теперь на ней деревьев хватит, чтобы, как говорится, спрятать самого Ниламмона.

Этой возможности я не упустил.

— Или Водалуса. — Рудезинд кашлянул.

— Верно, или его… Ваши-то, небось, руки потирают, поджидая его? Уже и что-нибудь особенное изобрели?

Если у гильдии и имелись особые процедуры для определенных лиц, мне о таковых ничего не было известно. Однако я постарался скроить многозначительную мину и ответил:

— Мы подумаем.

— Уж вы-то придумаете, это верно. Хотя совсем недавно я считал, что ты — за него… В любом случае, если он спрятался в Лунных Лесах, придется тебе малость повременить… — С явным удовольствием окинув взглядом картину, Рудезинд снова обратился ко мне. — Я и позабыл — ты же хотел видеть нашего мастера Ультана. Стало быть, пройди обратно под ту арку, откуда пришел…

— Я знаю дорогу, — сказал я. — Тот армигер указал… Старый смотритель отмел эти объяснения единственным горьким вздохом.

— Если пойдешь, как он объяснил, попадешь только в Читальный Зал. Оттуда ты будешь добираться до Ультана целую стражу, если вообще доберешься. Ступай обратно, до самого конца того зала. Там спустишься по лестнице и увидишь дверь. Дверь заперта — стучи, пока кто-нибудь не откроет. Это будет нижний ярус книгохранилища; Ультанов кабинет — там.

Запертая дверь не очень-то пришлась мне по вкусу, но старик не спускал с меня глаз, и мне пришлось последовать его совету. Спускаясь по лестнице, я подумал, что, может быть, приближаюсь к тем самым подземельям, где заблудился в поисках Трискеля.

В целом я чувствовал себя далеко не так уверенно, как в знакомых частях Цитадели. Я уже знал, что приезжих до глубины души поражает ее величина, и все же Цитадель — лишь малая часть раскинувшегося вокруг города, и когда мы, выросшие за ее серыми каменными стенами и заучившие около сотни ориентиров, необходимых, чтобы не заплутать, оказываемся в незнакомом месте, эти знания только сбивают с толку.