Клиффорд Саймак - Миры Клиффорда Саймака. Книга 9

Разве взбредет такое в голову человеку здравомыслящему?

— Почему вы не рассказали мне этого раньше? Вы же знали, что я разыскиваю талисман Вульферта.

— Я не хотел причинять тебе боль, — откликнулся Катберт. — Промолчал бы и сейчас, когда бы не стариковская болтливость. Мне известно, что ты преклоняешься перед ним… или перед памятью, что, собственно, одно и то же. Помнится, ты говорила мне, что он умер.

— Да, умер, лет сто или даже больше тому назад. Я отыскала его могилу. Он похоронен в деревне за холмами. Оказывается, он выдавал себя за святого, иначе его прогнали бы на все четыре стороны. Деревенские терпеть не могут чародеев.

Глаза старика затуманились. По щеке сбежала слезинка. Он вяло махнул рукой:

— Идите. Оставьте меня с моим горем.

Данкен изнывал от беспокойства. У него возникли непредвиденные затруднения, причем такого рода, с какими он столкнулся впервые в жизни, поскольку до сих пор избегал лжи, говорил, что думал, и всегда придерживался той точки зрения, что откровенность гораздо лучше самого утонченного лукавства. И надо же такому случиться — он обманул, и не просто обманул, а совершил бесчестный поступок! Амулет, вернее, талисман — так отозвался о нем Катберт — принадлежал по праву Диане, и Данкен неоднократно говорил себе, что надо бы вернуть его законной владелице. Ведь Диана — правнучка Вульферта, то есть наследница скончавшегося чародея. Тем не менее юноша помалкивал; мало того, склонил к обману своих товарищей.

Катберт уверяет, что талисман не имеет силы. Однако Вульферт, прадед Дианы, был, похоже, настолько убежден в обратном, что предпочел стать изгоем, нежели признать правоту других чародеев. И каким-то неведомым образом это его убеждение передалось Данкену. Юноша полагал, что талисман и впрямь наделен известным могуществом. Потому-то он и солгал Диане. Ведь подобное подспорье на долгом и опасном пути дороже золота. Он обманул не ради собственной выгоды, а ради манускрипта, который необходимо во что бы то ни стало передать оксенфордскому клирику. Впрочем, какая разница? Он запятнал себя ложью. Однако его милость архиепископ, помнится, сказал, что в манускрипте, возможно, заложено будущее человечества, что этот пергамент — единственная надежда, которая осталась у людей. Если так, то бесчестье — поистине ничтожная цена за подтверждение подлинности манускрипта.

Так или иначе, Данкен терзался угрызениями совести. Он чувствовал себя так, словно вывалялся в грязи. Однако не сгущает ли он краски? Внезапно юноша осознал, что различие между добром и злом, правдой и кривдой, то различие, которое он проводил до сих пор чуть ли не по наитию, сделалось зыбким и смутным. Прежде с ним такого не случалось. Ну разумеется, мысленно усмехнулся Данкен, ему же не приходилось принимать сколько-нибудь серьезных решений.

Он сидел на нижней ступеньке каменной лестницы, что вела к портику, и глядел на парк, который тянулся от лужайки перед Замком до кольца монолитов. Парк пересекали в разных направлениях извилистые тропинки и вымощенные кирпичом дорожки. Лужайку украшали каменные скамьи, фонтаны с бассейнами и цветочные клумбы. Планировка парка и лужайки свидетельствовала о неплохом вкусе владельцев Замка.

Чудесное местечко, подумалось Данкену, пускай даже его красота не естественная, а рукотворная, созданная, к тому же, не обыкновенными людьми, а великими чародеями, которые превзошли своим волшебством саму природу. Над Замком витал дух умиротворения, несовместимый с представлениями Данкена о чародействе.

Теперь юноша понимал, насколько глубоко заблуждался, мня чародеев подручными дьявола. Хотя, если верить молве, среди них попадались такие, кто обращался ко злу. Искушение злом — вечная мука тех, кому довелось овладеть непостижимым могуществом, однако отсюда вовсе не следует, что они неминуемо подчинятся искушению. Их могущество столь велико в силу того, что они обладают громадными познаниями. Вот, наверное, почему в народе бытует враждебное отношение к волшебникам. Простые люди воспринимают даже незначительное превосходство в знаниях как нечто подозрительное; они отвергают все, что не могут понять, а деяния волшебников неизмеримо выше уровня мышления невежественной толпы.

Конрад с Крошкой развлекались тем, что играли поблизости от монолитов в «принеси палку». Конрад швырял как можно дальше подобранную с земли ветку, а Крошка, вне себя от радости, поскольку играть ему доводилось нечасто, мчался вдогонку и приносил палку обратно. Он так уморительно прыгал и вертелся волчком, что ни капельки не напоминал грозного боевого пса. Дэниел и Красотка наблюдали за игрой со стороны. Как показалось Данкену, во взгляде коня сквозило осуждение, как будто Дэниел считал, что такое поведение недостойно Крошки. Красотка же всем своим видом выказывала неподдельный интерес. Швырни Конрад палку ей, она бы, пожалуй, справилась не хуже мастифа. Время от времени Красотка опускала голову и принималась щипать траву.

Неподалеку разлегся на лужайке Хьюберт, старый грифон Дианы. Он совсем по-кошачьи свернул свой длинный хвост и медленно водил головой из стороны в сторону. Зеленая трава подчеркивала золотистую рыжину могучих лап.

Услышав позади шорох, Данкен обернулся и увидел Диану — совершенно иную, чем та, к которой он успел уже привыкнуть. Прозрачное, плотно облегавшее фигуру платье ниспадало до самых пят; в талии его перехватывал пояс. Оно было бледно-желто-зеленым, цвета первой весенней листвы на плакучей иве. Огненно-рыжие волосы Дианы составляли платью разительный контраст.

— Миледи! — воскликнул Данкен, вскакивая на ноги. — Вы восхитительны!

— Благодарю вас, сэр, — улыбнулась Диана. — И то сказать, сколько можно расхаживать в мужской одежде?

— Даже в ней вы выглядели очаровательно. А сейчас.

— Я редко одеваюсь подобным образом. Но когда в Замке гости, положение обязывает.

Она присела на ступеньку.

— Я следил за Конрадом, как он играет с Крошкой, — проговорил Данкен, усаживаясь рядом.

— Та еще парочка, — фыркнула Диана, — Вы давно их знаете?

— С Конрадом мы вместе росли, а Крошка попал ко мне щенком.

— Мэг колдует на кухне, готовит нечто невразумительное из кислой капусты и свиных голяшек. Утверждает, что давным-давно мечтала о таком блюде. Вы как, не откажетесь?

— Ни в коем случае, — заявил Данкен. — А что поделывает отшельник? Я не видел его с самого утра.

— Бродит по парку. То и дело останавливается, опирается на свой посох, стоит и смотрит в никуда. Странный он человек.

— Он просто запутался в собственных мыслях, — объяснил Данкен. — Его постоянно одолевают сомнения. Он никак не может определить, к чему предназначен. Долгие годы безуспешно пытался стать святым, а ныне сделался ратником Господа и, кстати, проявил себя совсем неплохо.