Роберт Хайнлайн - Миры Роберта Хайнлайна. Книга 11

Если верить биографам баловней судьбы, то жизненный путь последних планировался ею чуть ли не с самого момента их появления на свет. Наполеон замышлял захватить власть над Францией еще в те дни, когда босоногим мальчишкой гонял по Корсике; Александр Македонский вел себя примерно так же; а Эйнштейн лепетал свои формулы уже в колыбели.

Может, оно и так. Что же касается меня, то я шел по жизни куда глаза глядят.

В старинной книге, принадлежавшей моему прадеду Лукасу, я однажды увидел карикатуру, на которой был изображен мужчина в роскошном одеянии, прыгающий с лыжного трамплина. С выражением испуганного удивления на лице он будто произносил: «И как это угораздило меня забраться на такую верхотуру?»

Вполне разделяю его чувства. А как это удалось мне взлететь в космические высоты?

Ведь мое рождение даже не было запланировано. По закону, семья, имеющая не более троих детей, не облагалась подушным налогом, а в нашей семье уже были три девочки, и вдруг появились на свет мы с Патом, так сказать, в одной упаковке, что было в некоторых отношениях весьма экономично. Мы явились сюрпризом для всех, особенно для наших родителей, наших сестер и налоговых инспекторов. Удивился ли я сам — не помню, но в число ранних воспоминаний входит мое смутное ощущение, что меня тут не очень-то ждали, хотя и па, и ма, и, Фейт, и Хоуп и Чарити 1 1 Вера, Надежда, Милосердие ( англ. ). относились к нам, без преувеличения, превосходно.

Возможно, па не слишком успешно справился с этим стихийным бедствием. Многие семьи получали льготы на рождение «лишнего» ребенка, пытаясь химичить в этом деле с другими семьями, можно было добиваться дополнительного разрешения при наличии однополых детей или обойти закон как-то иначе. Но па был упрям: он заявлял, что все это законодательство противоречит конституции, что оно несправедливо, дискриминационно нарушает мораль и Божье волеизъявление. Он, бывало, с ходу начинал декламировать длиннющий список знаменитых людей, которые были младшими детьми в многодетных семьях, начиная от Бенджамина Франклина и кончая первым губернатором Плутона, а затем требовал ответа — мог ли человеческий род обойтись без этих персоналий; после чего ма приходилось его долго успокаивать.

Вероятно, па был прав, поскольку он изучил множество предметов, помимо своей собственной специальности, каковой являлась микромеханика, и особенно интересовался историей. Он и нас захотел назвать по имени двух своих самых любимых деятелей американской истории, но мамочка решила дать нам имена обожаемых ею художников. В результате я превратился в Томаса Пейна 2 2 Пейн Томас (1737–1809) — просветитель радикального направления, участник Великой Французской революции и Войны за независимость. Леонардо да Винчи Барлетта, а мой брат-близнец стал Патриком Генри 3 3 Генри Патрик (1736–1799) — общественный деятель, активный участник Войны за независимость. Микеланджело Барлеттом. Па звал нас Том и Пат, а ма — Лео и Майкл, тогда как сестры — «Никчемучка» и «Никчемучка в квадрате». Победа все же оказалась на стороне па из-за его упрямства.

А па был жутко упрям. Он ведь прекрасно мог уплатить годовой подушный налог за нас — сверхштатников и подать заявку на квартиру, приемлемую для семи человек, а затем подчиниться неизбежности. Он мог также подать прошение о переквалификации. Вместо этого он ежегодно скандалил, требуя снять с близнецов налог, но постоянно кончалось тем, что па заполнял чек, на котором надписывал: «Оплачено под давлением», а мы — семеро — продолжали жить в квартире, пригодной лишь для пятерых. Пока я и Пат были младенцами, то спали в самодельных колыбельках, подвешенных в ванной комнате, что естественно не доставляло удовольствия никому; когда же мы подросли, то расположились на диване в гостиной, что опять-таки было неудобно для всех и особенно для наших сестер, считавших, будто это губит их личную жизнь.

Па мог бы решить все эти проблемы разом, подав заявку на эмиграцию семьи на Марс, Венеру или на луны Юпитера; тему эту он неоднократно выносил на обсуждение, что было единственным предметом, способным сделать ма упрямей самого па. До сих пор не знаю, какая фаза Большого Прыжка пугала ма особенно сильно, так как она крепко-накрепко сжимала губы и не желала отвечать ни на какие вопросы.

Па любил порассуждать о льготах, причитающихся большим семьям, решившим эмигрировать, и о том, что подушный налог был установлен специально для субсидирования внеземных колоний, и о том, почему бы нам не воспользоваться деньгами, которые просто-напросто украдены из наших собственных карманов. Особо он упирал на преимущества воспитания детей в условиях свободы и отсутствия перенаселенности, в местах, где за спиной человека, зарабатывающего хлеб в поте лица, не стоит бюрократ, только и думающий, как бы ввести новые ограничения и новые правила. «Ну, что же ты молчишь», — говаривал он ма.

Но ма от ответа уклонялась, и мы так и не эмигрировали.

Денег нам никогда не хватало. Два лишних рта и лишние налоги делали законодательство о стабилизированном семейном доходе столь же бесполезным для нашей семьи, как не годились нам с братом костюмчики, перешитые мамой из старых отцовских обносков. Чертовски редко удавалось нам заказывать на дом обеды, как это делает большинство семей, и па стал даже приносить домой то, что оставалось у него от завтрака. Ма поступила на работу, как только нас с братишкой можно было отдать в детский сад, и все равно нашим единственным слугой была древняя модель «Матушкина помощника» производства фирмы «Моррис-гараж», в которой все время перегорали проводники, а на ее программирование уходило не меньше времени, чем на выполнение самой программы. Пату и мне пришлось свести близкое знакомство с теплой водой и химическими средствами для мытья посуды; впрочем, мытье посуды выпадало почти исключительно на мою долю — Пат обычно брал на себя стерилизацию тарелок, или же у него бывал порезан палец, или случалось еще что-то в том же роде.

Па нередко ораторствовал на тему о неосязаемых достоинствах бедности — как они заставляют человека быстрее становиться на ноги, вырабатывают характер и все такое прочее.