Клиффорд Саймак - Миры Клиффорда Саймака. Книга 11

1 августа 2185 года. Итак, мы начинаем заново. В сущности, мы начали заново пятьдесят лет назад, но тогда мы этого не знали. Одно время мы питали надежду, что где-то еще остались люди и что мы сможем продолжить саморазвитие с той же точки, где остановились. Когда прошел шок и мы оказались в состоянии яснее размышлять и разумнее строить планы, мы полагали, будто сможем опереться на свой багаж. К концу первого года нам следовало бы понять, а к концу пятого — признать, что это невозможно. Сначала мы отказывались смотреть факту в лицо, а когда пришлось, стали цепляться за какую-то бессмысленную веру. Возродить старый образ жизни было невозможно; нас слишком мало, у нас нет специальных знаний, а старая техника, пришедшая со временем в негодность, уже не поддавалась восстановлению. Слишком сложная, она требовала многочисленного обслуживающего персонала, с соответствующими навыками и знаниями, не только для управления ею, но и для получения нужной ей энергии. Мы сейчас не более чем воронье, расклевывающее труп прошлого; однажды от него останутся одни голые кости, и мы окончательно будем предоставлены самим себе. Однако в течение многих лет мы восстанавливали — или открывали заново, как будет угодно, — древние элементарные технологии, приспособленные к более простому образу жизни, и эти основные элементарные умения должны помочь нам не впасть в состояние первобытной дикости.

Никто не знает, что же в действительности случилось, что, конечно, не мешает некоторым из нас разрабатывать теории для объяснения происшедшего. Беда в том, что все теории сводятся к простым догадкам, в которых свою роль играют разнообразнейшие неверные метафизические представления. У нас нет никаких данных, кроме двух очень простых фактов. Первый из них состоит в том, что пятьдесят лет назад большая часть человечества либо куда-то перенеслась, либо была куда-то перенесена. Из более чем восьми миллиардов людей, что, разумеется, было чересчур много, сейчас осталось от силы несколько сотен. В доме, где я пишу эти строки, находятся шестьдесят семь человек; так много их только потому, что в тот вечер, когда все случилось, мы пригласили в гости нескольких молодых людей, чтобы отпраздновать совершеннолетие наших внуков-близнецов, Джона и Джейсона Уитни. Индейцев с озера Лич сейчас, возможно, не менее трех сотен, хотя теперь мы их нечасто видим: они вновь, как их далекие предки, кочуют по свету, вполне, как мне кажется, благополучно и себе на пользу. Временами до нас доходят слухи об уцелевших еще где-то горстках людей (слухи обычно приносит какой-нибудь пришедший издалека робот), но в указанном месте никогда никого не оказывается и нет никаких свидетельств тому, что люди там были. Это, конечно, ничего не доказывает. Разумно предположить, что где-то на Земле остался кто-то, хотя нам не известно где. Мы их уже не разыскиваем, поскольку нам кажется, что они нам не нужны. За прошедшие годы мы смирились, свыклись с однообразием сельской жизни.

Роботы по-прежнему с нами, но сколько их, мы не имеем ни малейшего представления. Все ранее существовавшие роботы должны были остаться. Они не покидали Земли и не были с нее перенесены. С течением лет какое-то количество их поселилось с нами, выполняя всю физическую работу и занимаясь домашними делами, необходимыми для нашего беспечального существования, и став поистине неотъемлемой частью нашего сообщества. Некоторые из них порой уходят от нас на время, иногда появляются новые роботы, и они либо остаются с нами навсегда, либо потом уходят. Человеку, не знакомому со сложившейся ситуацией, могло бы показаться, что роботы могут обеспечить функционирование хотя бы небольшой части нужной нам старой техники. Вероятно, роботов можно было бы этому обучить, но здесь у нас нет никого, кто обладал бы соответствующими знаниями. К тому же мозг робота не технологичен. Роботов создавали для другого, для того, чтобы они тешили людское тщеславие и гордыню, утоляли ту странную жажду, которая, похоже, изначально присуща человеческому «я» — стремление иметь подле себя других людей (или разумное факсимиле людей), которые бы удовлетворяли наши желания и нужды, рабов, находящихся у нас в подчинении, человеческих существ, над которыми мужчина, или женщина, или ребенок могли бы властвовать, создавая таким образом ложное чувство превосходства. Их назначение заключалось в том, чтобы служить кухарками, садовниками, дворецкими, горничными, лакеями (я никогда толком не мог понять, что же такое лакей) — в общем, быть слугами. Прислужники и неравные компаньоны, выполняющие любое распоряжение, рабы. Собственно говоря, чем бы они ни занимались, я полагаю, они по-прежнему рабы. Хотя сомневаюсь, чтобы сами они считали это рабством; их ценности, пусть и дарованные человеком, не являются полностью человеческими. Роботы служат нам с чрезвычайной охотой; благодарные за возможность служить, они навязывают нам свои услуги и очевидно, рады тому, что нашли новых хозяев взамен старых.

Таково положение в отношении нас; в случае с индейцами все совершенно иначе. Роботы рядом с индейцами чувствуют себя неловко, а те, в свою очередь, смотрят на них с чувством, близким к отвращению. Роботы — составная часть культуры белого человека, и, в силу того что прежде мы имели дело с машинами, мы с готовностью принимаем роботов. Индейцы же воспринимают их как нечистых, как нечто отвратительно грязное и чужое и не желают иметь с ними дела. Любой робот, забредший в их лагерь, немедленно изгоняется. Здесь у нас всего несколько роботов, хотя их должно быть много тысяч. Тех, что живут не с нами, мы стали называть дикими роботами, но верно ли это? Часто из окна, или сидя во внутреннем дворике, или во время прогулки мы видим группы диких роботов, спешащих словно бы по чрезвычайно важному делу. Куда и зачем они спешат? До нас доходят разные слухи, но все это не более чем слухи, ничем не подтвержденные и не стоящие того, чтобы пересказывать их.

Я сказал, что существуют два факта, но увлекся, рассказывая о первом. Второй факт таков: мы живем теперь гораздо дольше. Каким-то странным образом, совершенно не доступным нашему пониманию, процесс старения если не остановился, то во всяком случае замедлился.