Михаил Белозеров - Нашествие арабуру

— Слушаюсь, сэйса! — вымолвил капитан Го-Данго, цепенея.

— Отряды будешь размещать в окрестных городках под видом крестьян и торговцев. Для связи я дам тебе голубей.

— Я не смею ослушаться, — ответил капитан, — да немощен и не набираюсь сил. Помру, должно быть.

— Это дело поправимое, — сказал Старец и положил сухую прохладную руку на горячий лоб Го-Данго.

Капитану Го-Данго сделалось очень и очень хорошо, и он проснулся. В ушах все еще стоял голос великого Старца. От неожиданности Го-Данго подскочил, словно его ужалила пчела, и выбежал из пещеры, ни разу при этом не задев, как обычно, головой потолок и петушиную лапку. Да и бежал он, как пятнадцатилетний пострел, только не замечал этого.

Снаружи было темно, хоть глаза выколи, но меж знакомых очертаний тополей и кустов маячила чья-то голова. Он понял, что ему все приснилось, что не было ни Старца, ни его прохладной руки, только почему-то лоб до сих пор хранил память о прикосновении и уже ничего уже не болело.

— Я выздоровел, больше ничего не приносите, — расстроено сказал капитан в ночь неизвестно кому.

— Да разве мы смеем… — выступил из темноты человек. Выглянула луна, и капитан в нем узнал старого сослуживца Икэда Сёэмон.

— Ты здесь, Икэда?

— Да, таратиси кими. А еще Кога Сабуро, Гэнго и все наши.

— А больше никого не было?

— Нет, сэйса. Разве этого мало?

— А старика? Старика не было?! — Го-Данго подался вперед, жадно слушая ответ.

— Нет, старика не было… — недоуменно оглянулся в темноту Икэда: — Гэнго, ты никого не видел?

— Нет, — в отдалении замаячила белая фигура, неосторожно бряцнув оружием. — Никого не было. Мы свое дело знаем.

— А… ну да, — хлопнул себя по лбу Го-Данго, — как я не догадался! Это я спросонья. Приснится же!

Ему почти удалось крыть свой конфуз. А я уже было обрадовался, что кому-то нужен, подумал он с тяжестью на сердце. Оказывается, никому не нужен. Бедный, бедный капитан, тебе предстоит прожить больным и сирым остаток дней в горьком одиночестве, и даже собратья по оружию не способны вдохновить меня.

— Мы здесь кое-что принесли… — раздался голос Икэда в тот момент, когда капитан Го-Данго повернулся в сторону пещеры, чтобы оплакать свою печаль.

— Да, да, отдайте Гэндзабуро и не приходите больше.

— Мы придем, таратиси кими. Мы обязательно придем.

— Не приходите, я прошу.

— Нет, нет, мы обязательно придем!

— Ну как хотите… — махнул рукой капитан привычно наклоняясь, чтобы не удариться лбом о перекладину.

Он не заметил, как легко, наклонился, втискиваясь в узкий округлый туннель. Он не заметил, что дышится ему легче обычного и что свежий шрам поперек груди не сковывает движения — словно его и не было. Он не заметил еще многого, например, что руки у него не болят, а шею, в которую попала одна из трех стрел, он держит прямо и гордо. Но разве ему было до мелочей? Ничего не заметил капитан Го-Данго, потому что был сильно расстроен. И вдруг поймал себя на старой привычке. Обычно он придерживал правую ногу, потому что раненое колено отчаянно болело, когда он спускался на пару ступенек ниже перед кельей, в которой жил. А здесь колено даже не подвело — не откликнулось знакомой болью. Он отдернул руку. Неужели что-то было? — осторожно подумал он, боясь ошибиться. Или мне приснилось, или просто колено не болит. Он задышал глубоко и часто, словно пробежал два или три ри [139] Ри — 3,9 км. . Боже, как я этого долго ждал! Так бывает только в сказках — в самых лучших сказках, когда в самый последний момент приходит избавление от всех напастей.

— Господин, господин! — раздался взволнованный голос Гэндзабуро. — Смотрите, что здесь!

Капитан Го-Данго поспешил заглянуть в келью. У его постели стояли не меньше шести садков для птиц.

— Что там? — спросил капитан, боясь поверить в невозможное.

— Голуби. И много!

— Эйя! — только и произнес капитан Го-Данго и от нахлынувших чувств растерянно сел на постель. — Голуби!

Даже если у тебя иссякла надежда — у тебя есть еще жизнь, которая не кончилась! И все это вкупе придает ей какой-то смысл, который не дано понять. Может быть, она заключается в Богах, которым ты поклоняешься? А может, в женщинах, которых ты любил и любишь? Никто не знает. И никому не дано знать! Все-таки гордость взыграла в нем в последнюю кокой. Он даже выпрямился, расправил широкие плечи и снова превратился в гиганта с рыжими непокорными волосами.

— Да! Голуби! — воскликнул Гэндзабуро, радуясь тому обстоятельству, что радуется капитан.

— Значит, мне ничего не приснилось?!

Бедный, бедный Гэндзабуро, подумал он. Ты предан мне, как верный пес.

— Нет, господин, я его тоже видел, — поклонился Гэндзабуро.

Его старческое лицо посерело от усилия. Помрет скоро, почему-то подумал капитан Го-Данго.

— Кого? — решил еще раз проверить самого себя он.

— Старца! Только он мне запретил говорить, пока вы сами не спросите, — поклонился он еще ниже, боясь, что капитан рассердится.

— Ну вот я спросил, а ты ответил. Значит, жизнь продолжается, и мы кому-то нужны.

— Конечно, нужны! Я сразу все понял, — оживился Гэндзабуро, на глазах у него навернулись слезы.

— Что ты понял, друг мой?! — воскликнул капитан и обнял Гэндзабуро.

— Я понял, что вы выздоровели и мы займемся делом, как прежде!

— Ты угадал, Гэндзабуро! Накорми голубей и следи за ними, как за мной! Даже лучше!

— Я все сделаю, мой господин! — Гэндзабуро сложил ладони. — В деревне я разводил дутышей.

— Отлично! И готовься, готовься, готовься!

— К чему, сэйса? — преданно посмотрел на него Гэндзабуро, вытирая рукавом слезы.

— Сам не знаю, но готовься!

Через день к нему пришел Абэ-но Сэймэй и принес подробное письмо, что делать и как: сколько нужно создать отрядов, где их разместить, систему связи и паролей, а также перечень неотложных дел, и первым из них значилось — завести дружбу с иканобори, которые обитали в таинственном лесу Руйдзю карин. Об этих иканобори ничего не было известно, кроме того, что они трехпалые, а не пятипалые, как иканобори арабуру.

Капитан Го-Данго перечитывал письмо до тех пор, пока не выучил наизусть, после этого сжег в пламени очага, а золу смешал с углями. Он еще долго смотрел на огонь, думая и о прекрасной рыжеволосой госпоже Тамуэ-сан, которую оставил на озере Хиейн, и о маленьком сыне — Каймоне, которого очень и очень любил, и о Натабуре, и об учителе Акинобу, на которых у него были большие надежды. Пока болел, ни о ком не думал, а теперь стал думать. С этого дня он почувствовал, что окончательно выздоровел. Он понял: важно не с кем ты живешь, а без кого не можешь прожить. Он не мог прожить без Тамуэ-сан, сына, друзей и без родины, которую во что бы то ни стало надо было спасти — причем, любой ценой.