Михаил Белозеров - Нашествие арабуру

И действительно, по многим признакам они подошли к этой стадии очень близко, но, не зная меры, не могли оценить правильно оценить свое просветление. Во-первых, мир для них стал зыбок: стены камеры и потолок потеряли твердость. Теперь им было даже опасно опускаться вниз, ибо они проваливались в пол, как в болото. Во-вторых, они и раньше догадывались, что происходит окрест и дальше, и еще дальше — по мере чтения сутр, а теперь видели все, что делается и в городе, и за городом. Для Натабуры это было новое странное чувство. Теперь он мог бродить где угодно и видеть что угодно. Самый хитрый и коварный ниндзюцу позавидовал бы их умениям.

Натабура побывал в хижине и убедился, что Афра, Баттусай и Митиёри живы и здоровы и что они терпеливо ждут их. Кинулся искать Язаки и Ваноути, но не смог их найти. Он искал их несколько дней, но это почему-то его совершенно не встревожило. Мало того, он ощутил, что стал равнодушным — абсолютно равнодушным, и вначале не понял, нравится ли ему это новое состояние или нет. Отныне он никого не любил: ни Юку, ни Афра, ни учителя Акинобу. Но даже это чувство равнодушия не взволновало Натабуру. Его даже не взволновала мысль, что они незаметно для себя ступили в стадию ачинате, ибо это было и не весть, и не знание, а нечто другое, но точно не состояние. Но даже это нечто другое не хотелось исследовать, будто оно стало частью Натабуры, его душой и телом. Как сказал бы учитель Акинобу, отныне они стали «великими призраками», вовсе не являясь «великими призраками». Им стали подвластны другие времена, где они встретились с досточтимым брахманом Субхути, который уже был архатом и татхагатом одновременно и который им сказал:

— Вы достигли подлинного содержания, и Великий Благой Закон вот-вот коснется вас.

Они же оба остались равнодушными к его словам и не спросили, когда их коснется Великий Благой Закон, ибо отныне их ничего не волновало в этом мире и они готовы были ступить в другие миры, но не успели.

На следующее утром за ними пришли. Вначале заиграли писклявые рожки и ударили барабаны, потом в подземелье вбежали тюремные стражники с факелами, и Бугэй, удовлетворенно цокая языком, велел вывести пленников на белый свет. По три человека повисли на каждой цепи, но не смогли не то что сдвинуть, а хотя бы даже качнуть пленников в какую-либо сторону.

Тогда Бугэй взмолился, едва не пав на колени:

— Братцы, не губите! Вам уже все равно, а мне еще жить! Если вы пойдете добровольно, то обещаю легкую и быструю смерть.

— Какую же? — полюбопытствовал Акинобу из-под потолка, не заметив того, как при каждом слове вокруг него вспыхивает и мерцает неведомый свет.

Стражники побросали факелы и стали кланяться, шепча охранительную молитву: «Наму Амида буцу! Наму Амида буцу!» Кое-кто бросился по лестнице вверх, дабы убежать, но двери разом захлопнулись. Стражники завыли от страха.

— Я сделаю так, что вода уже будет кипятком! — в отчаянии крикнул Бугэй. — Вы сваритесь мгновенно!

— Мы согласны, — кивнул Акинобу, помедлив мгновение. — Это нас устраивает.

Бугэй не понял, что это подвох, да и никто не знал, что выйдет подвох, даже сам Акинобу.

С этого момента они больше не сопротивлялись, и их вытянули за цепи из темницы.

На Красной площади, где некогда возвышался Нефритовый дворец регента, а теперь, как солнце, сияла двенадцатиярусная пирамида-дворец Оль-Тахинэ, увенчанная неприступной императорской крепостью — цитаделью, возвели трибуны, на которых сидели придворные арабуру, разодетые в честь праздника в яркие одежды из перьев. Их охраняли сотни арабуру с блестящими нагинатами и с мшаго, которые висели на поясе и которые больше походили на безобидные веера. За кольцом арабу находились цукасано гэ — богатые граждане Чальчуапа, которые перешли на службу к новым хозяевам. Цукасано гэ в свою очередь охраняли кэбииси — городские стражники, но на всякий случай вооруженные не нагинатами, а лишь короткими мечами вакидзаси, и даже без доспехов, а, как арабуру, голые, в одних набедренных повязках, намазанные какой-то мазью, что заставляло их тела блестеть, как храмовые свечи. А уже за кэбииси толпились, восседали на деревьях немногочисленные свободные граждане некогда самого великого города, который называли столицей Мира, а теперь непонятно как, каким-то странным словом — Чальчуапа.

За деревьями чернела крыша храма Каварабуки, поросшая мхом и лишайниками, а дальше за храмом проглядывала красная крыша Яшмового императорского дворца, в котором теперь никто не жил.

В центе Красной площади, на лобном месте, горели костры, на которых стояли два огромных медных чана с водой. Легкий парок уже курился над ее поверхностью. Обслуживали котлы микстекские жрецы в черных накидках и в свирепых масках-черепах.

Обманул, подумал Натабура. Опять обманули. Но почему? Почему мы не бежим?! — хотел он крикнуть учителю Акинобу, но у того были закрыты глаза, и вообще, учитель сохранял каменное спокойствие. Это спокойствие передалось и Натабуре. Только цепи удерживали их от того, чтобы улететь в бездонное голубое небо. Натабура ощущал такую силу, что, казалось, одним движением может расшвырять стражников, вцепившихся в оковы, но сдерживался. Запотекские барабанщики ударили в барабаны.

Император появился сразу после пленников. Рядом с ним крутился черный Мурасамэ. Главного жреца Якатла нес раб Тла. Он вынул своего господина из носилок поставил на кривые ножки.

В одной руке император держал четыре стрелы, в другой — серебряное зеркало. Он произнес короткую речь:

— Знаете ли вы, что это? — и, не дождавшись ответа, сам же ответил: — Это магическое зеркало Итлачиаякуе Бога Тескатлипока. С помощью этого зеркала Итлачиаякуе он указал нам путь, и теперь мы хозяева этой страны! Место, в которое отражаются лучи зеркала Итлачиаякуе, дымит, и все враги в нем погибают, поэтому это зеркало еще называют дымящееся зеркало. А еще в этом зеркале Бог Тескатлипока видит все, что творится в мире. В моей правой руке четыре стрелы, которые символизируют наказание, ниспосланное Богом Тескатлипока на врагов империи. Никто не должен избежать возмездия! Да сбудется оно для этих двух мятежников, которые убили моего брата, великого и верного Чачича! Уййй!!! Слава Кукулькану! [136] Кукулькан — Пернатый Змей, Верховный Бог майя.

— Слава! — радостно закричали придворные, приветствуя речь императора.

Как только смокли крики, Бугэй скомандовал по сигналу первого великого министра Дадзёкана, который махнул белым пером. Еще раз ударили барабаны, и с полсотни кэбииси и корзинщиков арабуру, налегая на цепи, потащили Акинобу и Натабуру к чанам, в которых вода исходила пузырями, а поверху уже вовсю парила. Не обманул, успел понять Натабура, и их с учителем первый раз обмакнули в воду. От страха он поджал ноги, и из его горла вырвался невольный крик. Но к его удивлению, ничего не случилось: ему не стало ни холодно и ни жарко. Он подумал, что умер, однако ощутил себя словно обновленным, ибо не мылся целую луну, с тех пор как искупался в реке. Может быть, я еще живой, подумал Натабура и открыл глаза. Кэбииси и корзинщики растягивали цепи в разные стороны так, что, казалось, они порвутся прежде, чем кэбииси и корзинщики добьются своей цели. От натуги они покрякивали, а их ноги скользили по земле. Бугэй покрикивал, по-деловому цокая языком: