Михаил Белозеров - Нашествие арабуру

— Вот что, — сказала Сань-Пао. — Утром займешься голубями. Или я что-то не соображаю, но они должны летать на север и возвращаться оттуда, а они летят и возвращаются с востока.

— Слушаюсь, сэйса, — с достоинством кивнул Угаи и подкрутил маленькие усики. — Я знаю эти хитрости. Обыщу все окрестные деревни и схвачу всех голубятников.

Черный капитан был высоким, худым и мускулистым. И хотя его щеки тронула сеть морщин, он был очень силен и ловок. Да и роду-племени, как и Сань-Пао, он был явно не японского. Никто не знал, кто он на самом деле и где его родина. Он одинаково походил и на южных людей, и на северных. Даже по выговору ничего нельзя было понять. Угаи говорил на диалекте провинции Хитати, но слово «исуки» произносил так, как обычно произносят его в провинции Дарима — «исусуку», а «кудзиро», как в провинции Сида, — «кудзири». Было еще несколько странных слов, но особенно одно озадачивало Сань-Пао. Капитан Угаи произносил его во всех тех случаях, когда его что-то особенно волновало. Вот и теперь он добавил в конце фразы:

— Господи, Иисусе!

Для ушей Сань-Пао это звучало так: «Господииисусе», а ударение была только одно — в конце фразы, что вообще было непривычно даже для китайского уха.

— Правильно, — согласился Сань-Пао, — мыслишь верно. Особенно те деревни, где крестьяне занялись конишелью. Что-то уж очень странно.

— Может быть, они оголодали и взялись за ум? — предположил Угаи.

Но Сань-Пао понял его с полуслова.

— Если мы разорим эти деревни, арабуру нам головы оторвут быстрее, чем мы поймем это.

— Воля ваша, сэйса, — смиренно склонил голову Угаи.

Сань-Пао на мгновение показалось, что помощник слишком быстро согласился. Было бы глупо его в чем-то подозревать, подумал он. Да и в чем? В тайной симпатии мятежникам? Тогда он еще глупее, чем я, ибо нет смысла помогать тем, кто и так погиб.

— С нашим народом свихнешься! — коротко хмыкнул Сань-Пао. — То они не хотят выращивать кактусы, то они хотят выращивать кактусы. Ничего не поймешь! Пусть в этом разбираются сами арабуру. Возьми самых лучших стрелков, но через три дня у меня в руках должна быть почта этих голубей. Понял?

— Понял, сэйса, — все так же спокойно кивнул Угаи.

Одного не заметил Сань-Пао — в глазах черного капитана словно блеснули искры ненависти.

— Смотри, времени у нас нет, иначе сварят вместо архатов.

— По-моему, они улетели, — напомнил Угаи.

— По официальной версии они сварились. А улетели их души. Понял? Мне ли тебя учить?

Сань-Пао не хотел преждевременно лишиться помощника из-за того, что тот не понимает политику императора Кан-Чи. Раз сказано — души, значит, души. Такова официальная версия, и нечего себе морочить голову.

— Понял, — снова кивнул Угаи, но на этот раз в его глазах блеснули не искры, а молнии, хотя он казался спокойным, как спящий медведь в берлоге.

— Ну и хорошо, — кивнул Сань-Пао. — А я займусь шпионом.

— У нас появился шпион? — спросил Угаи, оставаясь безучастным, как сосульки на морозе.

Сань-Пао больше привык к обходительности чиновников, поэтому сдержанность черного капитана его раздражала, но он не подал вида.

— Они здесь были всегда. Эти люди с гор. Только теперь они готовят восстание и стали очень опасны. А еще надо спуститься в лабиринт Драконов и найти старшего черта Майяпана. Что-то мне подсказывает, что он в курсе всех дел.

— Его видели в компании пьяных людей, — подсказал капитан Угаи.

— О! Видишь, чутье меня не обмануло. Вот и займись этим. А я займусь самым главным — ниндзюцу, у которого тень дракона Аху. Знаешь такого?

— На базарах всякое болтают… — уклончиво ответил капитан Угаи. — Но я ни разу не видел. Говорят, его можно узнать по тени, у которой есть крылья, — и снова посмотрел так пристально, что Сань-Пао подумал, а не метит ли он на его место?

— Точно! Молодец! Вот и будем его искать. Это самое главное. Найдем ниндзюцу с крыльями, значит, найдем бунтовщиков.

— Господи, Иисусе! — произнес Угаи и покинул кабинет Сань-Пао.

До поры до времени Абэ-но Сэймэй никому не говорил о хакётсу Бан и о его мальчишке-поводыре по имени Кацири. Такой козырь надо было хорошо прятать в рукаве — настолько хорошо, чтобы о нем не то чтобы никто ничего не знал, а даже не мог бы догадаться. Дело было тайное и при излишней суетливости могло и не выгореть. А сработать надо было наверняка. От этого зависела судьба восстания. Самое главное, что он вовремя запретил им тренировки в сточных озерах города, велел сидеть тихо и ждать приказа. Как потом оказалось, он все сделал правильно: арабуру не схватили ни хакётсу Бана, ни его поводыря Кацири, точнее, они чурались их вида и запаха, хотя обшарили весь город. Кому нужен прокаженный с изуродованным болезнью лицом и мальчишка, от которого очень скверно пахло? Не нашлось даже сумасшедшего, который бы по доброй воле приблизился к ним. Дело было на базаре зеленщиков, где еще теплилась торговля. Если бы арабуру или кэбииси были внимательнее, они бы наверняка заметили, что хакётсу с поводырем слишком быстро сгинули в ближайших развалинах, словно заранее знали, куда прятаться. Больше на этом базаре никто никогда их не видел. Его обитателей согнали в государственную тюрьму Тайка и посадили в клетки, чтобы подвергнуть пыткам, а кое-кому предстояло даже украсить Сад голов своей головой.

Хакётсу Бан знал свое дело. Он купил у банщиков бочку, наполнил ее человеческими испражнениями, чтобы Кацири было где постигать тонкости ремесла. Смысл этих упражнений сводился к тому, чтобы он привык к ограниченному пространству.

Абэ-но Сэймэй верил в плохие приметы. Например, если утром на северо-востоке, считавшемся «вратами демонов», висели тучи, то он в этот день вообще ничего не делал. Плохой приметой также являлись сухие паучки в углах комнаты, стук духов под полом и раздавленные лягушки, поэтому у себя в саду Абэ-но Сэймэй ходил, внимательно глядя под ноги. Перечень плохих примет этим не ограничивался. Сегодня, например, он встретил на улице человека с разного цвета глазами. Если бы у человека, похожего на корейца, были бы другие глаза, то Абэ-но Сэймэй ни за что бы не убил его. Но именно такое сочетание: левый глаз серого света, а правый — карий, было в Нихон очень и очень плохой приметой, настолько плохой, что этому человеку легче было умереть, чем жить. Считалось, что левый серый глаз — это глаз демона смерти, которым он наблюдает за людьми. Новорожденных с такими глазами убивали сразу же или изгоняли вместе с матерью из деревни, поэтому Абэ-но Сэймэй, не задумываясь ни на мгновение, выбросил перед собой руку и вонзил в сердце человеку сюрикэн [156] Сюрикэн — стальная игла. . Не оглядываясь, Абэ-но Сэймэй продолжил путь дальше, не зная самого главного: что он убил не человека, а черта Ёмэй, которому покойный харчевник давеча отпиливал рожки в харчевне «Хэйан-кё». Ёмэй же получил от самого Ушмаля очень неприятное задание — найти и доставить в ставку кецалей старшего черта Майяпана. Ставка находился в летающей джонке, которая называлась хаятори [157] Хаятори — «летающая птица». . Все это было следствием тайного доноса рыжего харчевника, который канул в черную выворотню вместе с харчевней «Хэйан-кё». Никто не знает, каким образом донос попал к Ушмалю, но его реакция была однозначной: найти, и точка! Самое удивительное заключалось в том, что старшего черта Майяпана не было в ставке, хотя обыскали все: и весь подземный лабиринт Драконов, и закоулки ставки кецалей, даже подняли из выворотни харчевню — Майяпан как в воду канул.