Богдан Дорошин - Путем неизбежности

Уом был расслаблен, и не заметил перемен в моем поведении. Он проделывал подобные манипуляции уже не первый день, и все всегда проходило гладко.

Но не сегодня.

Подождав, когда он подойдет к клетке, я сцепил зубы и стрелой выбросил через прутья вперед руку. Мои пальцы уцепились в горло Уому, да с такой силой, что парень крякнул и стал хватать воздух ртом, словно рыба выброшенная из воды. Поднос с харчами при этом он выронил себе под ноги.

— Медленно открой клетку, — приказал я с угрозой. — И лучше не шути. Мне хватит трех секунд, чтобы вырвать тебе кадык, а уж тогда тебя никто не спасет. Ты истечешь кровью прямо здесь, у моих ног…

Видя, что Уом хочет что-то сказать, я ослабил хватку.

— Ты… ты не посмеешь меня убить… я на правительственной службе!

— О, я сделаю это, можешь мне поверить, — мои губы хищно изогнулись. — Или ты забыл, что на этом корабле не перевозят пушистых овечек? Одних лишь волков, чьи пасти измазаны чужой кровью.

Я говорил медленно и с хрипотцой, чтобы каждое слово дошло до Уома, который боялся даже пошевелиться. Его глаза в страхе смотрели на меня — убийцу, приговоренного к длительной каторге, и я видел, что его внутренний мир ломается. Тогда я снова стал сжимать пальцы, вдавливая их в мягкое горло матроса.

— Хаос, — пробормотал он, чуть не плача. Рука полезла в карман и выудила оттуда ключ. — Ты ничего этим не добьешься, понятно?

— Открывай, — прошипел я зло.

Ключ со щелчком провернулся в замке, и невидимые глазу засовы более не задерживали меня. Но для того, чтобы открыть дверь, надо было сперва отпустить Уома. И если он закричит, мой побег закончиться очень скоро.

— Выкинешь какую-то тупость, — предупредил я. — Грохну.

Уом поспешно закивал, и я разжал пальцы. Матрос сделал пугливый шаг в сторону, а я вылетел из карцера словно молния, вновь нависая над здорово трухнувшим Уомом. Тот от перепуга даже упал на пятую точку, выставляя перед собой руки для защиты.

— Нет, нет, не трогай меня! Все равно тебе отсюда не сбежать. Подумай об этом! Мы в километрах над океаном, на борту — шестьдесят семь человек экипажа, большинство из которых умелы в обращении с оружием. Остановок до самого юга не предвидеться. Ты обречен!

— Это мы еще посмотрим, — не согласился я, а потом приказным тоном рявкнул: — А ну снимай одежду!

Лицо Уома вытянулось, и если раньше в его глазах читался лишь страх, то теперь он сменился животным ужасом. Заикаясь, матрос стал отползать подальше от моей персоны:

— Я з-знаю к-как у вас з-заведено, среди з-зэков. Но я не такой! Не такой. Пожалуйста, не т-трогай меня. Спасителем прошу…

Я с недоумением посмотрел на блеющего Уома, после чего мой рот презрительно скривился. Я понял, о чем он толковал.

— Мне нужна твоя одежда, а не твоя задница, кретин! — выпалил я зло, а потом возвел очи к потолку. — Создатель, и о чем только люди думают?

— А? — удивился Уом, а потом его лицо прояснилось. Поняв, что он не станет жертвой сексуального насилия, парень стал намного сговорчивей.

Спустя десять минут я выглядел как матрос «Бочки меда», разве что форма мне была великовата. Уом был на целую голову выше, и штанины волочились по полу. Сам же владелец этого добра сидел в карцере, запертый на ключ. Он дрожал от холода и смотрел на меня с ненавистью и обидой.

— И что дальше-то, а, Хайди?

— Я покину этот не слишком гостеприимный корабль, — на полном серьезе заявило мое эго, а тело пожало плечами.

— Как, хаос тебя задери?! Мы летим. Прыгнешь за борт — разобьешься.

— Любой корабль можно посадить, — заявил я. — Руки просунь через прутья, будь добр. Ага, вот так, да.

Уом нехотя подчинился, и я крепко-накрепко связал ему кисти, используя в качестве веревки лоскуты материи, которые получил, разорвав свою тюремную робу.

— Возьмешь штурмом рубку? — язвительно продолжал неугомонный Уом, и у меня появилось желание ему хорошенько двинуть между глаз.

— Может и так.

— Ты один, мать твою!

— Если я выпущу из трюма каторжан, то силы уравняются, как считаешь?

— Ты не посмеешь… у тебя ничего не получиться! Это правительственный корабль, и его проектировали умные люди, сделавшие все, чтобы минимизировать вероятность бунта. Твоя затея обречена на провал!

— Да заткнись ты уже, — проворчал я, а потом затолкал Уому в рот скомканное тряпье, заменившее кляп.

Первый пункт плана был выполнен, мне удалось выбраться из клетки. Более того: я разжился неброской одеждой матроса, конфисковал нож и связку ключей. Так же я прекрасно был осведомлен, что помимо Уома в эту часть трюма матросы спускались редко, а после ужина — никогда. Последний же, на моей памяти несколько раз ночевал под лестницей, не в силах по ней взобраться из-за пьяного угара, поэтому я не сильно переживал, что тощего аки вобла парня будет кто-то искать. По крайней мере до утра. А это куча времени, чтобы выполнить то, что я задумал.

Если честно, я соврал Уому на счет своих планов. Выпускать заключенных — глупая затея. Если среди них и был кто-то с благородным сердцем, я вряд ли смогу отыскать подобные кадры среди остального отребья. Нет, этим ребятам самое место там, куда они летят. Пусть искупают грехи перед обществом, тем более есть за что.

К тому же, я прекрасно понимал, что если на судне случиться бунт, это будет много более заметно, чем если с него исчезнет один человек. Вот только Уом не ошибался. Самоубийством, иначе и не назовешь, попахивает, если я прыгну с летящего среди облаков корабля.

Но был и другой путь.

Я осторожно поднялся по лестнице, и оказался на нижней палубе, вертя головой. Из рассказов Уома я знал, что в это время большинство команды находиться в кают-компании, где они пьют, едят, играют в кости и обмениваются анекдотами. На вахте же остается лишь необходимый минимум. Поэтому я беспрепятственно крался в полумраке нижней палубы, замирая хамелеоном всякий раз, когда кто-то проходил в непосредственной близости.

А искал я ходовой отсек, который неизбежно был на каждом летающем корабле. Я просто знал это и все, хоть и не подозревал откуда. Именно там хранились камни левитации, что и держали корабли подобного рода в воздухе. Они же регулировали высоту, на которую судно поднималось и опускалось.

В своих поисках я едва не напоролся на Оруджа, который стоял в проеме, ведущем на среднюю палубу, и зычно, заменяя руганью знаки препинания, отдавал приказы подчиненным. Увидев усталую рожу боцмана, мне захотелось покинуть свое укрытие и броситься на него. Но к счастью я сдержался, а после Орудж и вовсе ушел наверх, бормоча, что центральная мачта рано или поздно треснет, если капитан ничего не предпримет.

Чтобы добраться до ходового отсека, мне нужно было преодолеть пространство длинной в семь-десять метров, где укрытий не было. Но я не растерялся и двинулся вперед прогулочным шагом, словно имел полное право разгуливать по нижней палубе. Матросы, что терлись неподалеку, не обратили на меня никакого внимания.