Генри Олди - Сборник Чистая фэнтези

— В каком?

— Если придет официальный запрос, подписанный лично его величеством Эдвардом II. Тогда Совет рассмотрит запрос в недельный срок и, весьма возможно, удовлетворит его. Но в столицу вы, сударыня, добирайтесь своим ходом. Лошадь до границы Чуриха дадим, а там — сами. Лошадь прошу вернуть, это имущество общины.

— Ну, знаете! — возмутилась Анри. — Лошадей они дадут! Милостивцы! А портал открыть?!

— Рад бы, да не в силах.

— Издеваетесь?

— Ничуть.

— Маны жалеете? Так я и сама справлюсь.

— Вряд ли. Номочка, объясните…

Стерва Номочка сложила веер и ткнула «кладбищем» в вигиллу:

— Думать надо, голубушка. Головой. Сперва думать, а потом в моноперсональный визитарий ломиться втроем. Теперь тонкая структура нихиль-спатиума вокруг Чуриха взбаламучена на шесть дней вперед. Антициклон в Вышних Эмпиреях, хаотико-турбулентные области холодных масс астрала. И пока они не придут в ламинарное состояние…

Анри была готова расцеловать Сестру-Могильщицу. Но такой поступок, скорее всего, истолковали бы превратно.

— Мне надо связаться с руководством, — вместо объятий и поцелуев сухо сказала она. — Уведомить о сложившейся ситуации. Надеюсь, хаос астрала и «Пакт о Сложной Дружбе» не станут помехой?

Четверо из пяти участников спектакля пожали плечами.

Со стороны, наверное, незабываемая картина. Роскошный будуар, насквозь пропитанный ароматами, страстью и эхом воздыханий. В будуаре — бойкий старец в халате записной кокотки, томная краля в пеньюаре, широкоплечий вредитель, тоже в халате, но победнее, непотопляемый стряпчий с лицензией и взъерошенная, как воробей, вигилла с ордером на арест. Групповой портрет «Трое отважных внедряются в мрачные полуподвалы Чуриха».

Подохнуть со смеху можно.

«Хорошо смеется тот, кто остается в живых», — подвела итог Анри и достала из сумочки служебный артефакт.

Режим криптования сбоил, зеркальце коннекс-пудреницы шло радужными полосами. Сказывался взбудораженный астрал, или это гросс тешил беса в ребре, развлекаясь исподтишка, но Месроп Сэркис при таком качестве связи напоминал упыря-богатыря после месячной диеты.

Лексикон председателя вполне соответствовал изображению.

— Сгною! Уволю! Без выходного пособия!

Анри про себя радовалась открытости связи. Пусть некроты ощутят. Небось в этом будуаре настоящих страхов отродясь не видывали. Слегка запоздало она вспомнила, где находится, и разочарованно вздохнула.

Видывали.

Ну и ладно, запас карман не тянет.

— Бездарность! Овал Небес, кто взял на службу эту тюху?! Завалить простейший арест! Драконий выкидыш, яду мне, яду! Дура!!!

Из дальнейших сентенций начальства становилось ясно, что напарники вигиллы, проштрафившиеся с неудачным арестом, уже успели пострадать за отечество: Богомольца взяла холера, а Холеру отправили на принудительное богомолье. Обоих — с занесением.

— С поражением в правах! Без права переписки!

В отношении самой Генриэтты Куколь — дуры и тюхи — делались соответствующие выводы. Есть сведения, что она — тюха и дура — симпатизирует подозреваемому Мускулюсу. Возможно, находится с ним в беспорядочной и противоестественной любовной связи. Мантисса и малефик: гремучая смесь, сладкая парочка. А посему начальство допускает сознательную утечку сведений и организацию побега, что есть дело подсудное.

— Мантикора? Крыса ты корабельная! Гарпия! — Нет, Месроп был великолепен.

— Два дня! Ты возвращаешься с арестованным, или не вовращаешься совсем!

— Я… они запрос требуют…

— Два дня! С арестованным! И то еще посмотрим, на предмет служебного соответствия…

— Запрос! С высочайшей подписью! Иначе…

— Ты у меня в гадалки пойдешь! На базар! Я тебе ручку позолочу, безрукой…

Председатель утер пот, градом катившийся по щекам, сделал вид, будто лишь сейчас заметил присутствие гроссмейстера Эфраима, и тоном, шершавым, как наждак, добавил:

— Прошу оказать содействие. Астрал дрогнул, связь оборвалась.

Анри обнаружила, что у нее дрожат пальцы. Месроп был великим мастером: некролог в прошлом, умница Кликуша тайком вплел в брань два-три вербальных «кренделя», и этого с лихвой хватило, чтобы тело вигиллы откликнулось болезненным тремором. Хотелось верить, что для пущего правдоподобия толстяк не вплел что-нибудь с отсроченным действием. Шлепнешься в обморок, местные насмерть залечат…

Гроссмейстер Эфраим глядел на вигиллу с сочувствием.

И — самое невероятное! — Наама Шавази тоже.

— Он всегда был грубияном, — отметила Сестра-Могильщица, и Анри не стала расспрашивать, откуда Наама знакома с председателем Тихого Трибунала. Небось добро вместе творили. — И женоненавистником. Голубушка, что вы скажете про гостевой статус? Я имею в виду, для вас? Временно, пока гроза уляжется… Большие шишки обязательно договорятся, рано или поздно, а мы подтвердим, что все это время вы честно пытались выцарапать у нас блудного сударя Мускулюса. И не ваша вина, что мы свято блюли закон гостеприимства. Эфраимчик даст показания, я напишу объяснительную, стряпчий оформит надлежащим образом, поставит печать…

— Гонорар? — деловито поинтересовался Тэрц.

— Двойной. С премиальными и сверхурочными.

— Поставки судебной землицы? Эксклюзивно для меня?

— Что?!

— Эх, хозяюшка! Всем хороши, а только на всякого мудреца, сами понимаете… Когда судейский в заседание идет, ему в карманчик надо землицы сунуть — из свежей могилки, по которой чародей босиком ходил. И трижды отчитать: «Все вопросы в нашу пользу!» Тогда любой приговор у тебя в кармане! Так как насчет землицы?

— Сделаем, — заверила Сестра-Могильщица. — Сама лично босиком пройдусь. Или Эфраима пустим гулять. Потом хоть граблями гребите! — Она повернула прелестную головку к вигилле: — Честное слово, дорогуша, я к вам со всей душой. Вернетесь обратно во славе и силе. Еще благодарить меня будете.