Генри Олди - Сборник Чистая фэнтези

— Коллеги! Сюда! Я вам столик занял!

— Фрося! В смысле, гроссмейстер Эфраим! Как мы рады вас видеть…

— Да идите же… малый неживой товарищ, сообразите нам на четверых…

— Есть, набольший живой товарищ Эфраим!

— Нет, есть будем мы, а вы несите, пожалуйста… И кисель, кисель не забудьте!..

— Костяника? Цидония? Слабительный?

— Овсяный… Люблю кисель!

— Как спалось, зубарь?

Вздрогнув, Конрад лишь мигом позже сообразил, что голос Малого доносится из-за стены. Шельма-клиенталь сэкономил на перегородках между комнатами: стены лишь на вид производили впечатление толстых и прочных. Да и Кош, будем честными, тихо разговаривать попросту не умел.

Ответа пульпидора барон не расслышал.

— …Уж будь уверен, не сунутся! Это я тебе говорю! Да мы со светлостью их вдвоем…

Барон принялся одеваться, невольно навострив уши.

Подслушивать, конечно, скверно, но не затыкать же уши восковыми пробками, в самом деле? Интересно, а соседи слышали их разговор с ловцом снов? Пожалуй, могли списать на помешательство.

— …Ага, всей компанией идем. К Черно-Белым. Ну, к Черным! От которых ты вчера драпал…

«Вот же болтун!» — разозлился Конрад, придирчиво рассматривая собственные ногти. Верхний крючок камзола никак не лез в петельку, а ногти барон жалел. «Сейчас первому встречному все и выложит».

— …Аспида воевать, вот зачем! Должок за ним… В низком голосе Коша звучала мрачная угроза.

— …Ха! С нами связаться — готовь сразу гроб! Собаку видел? Ее даже я боюсь! А старуха?! Бабушка Нижней Мамы!.. Ну и мы со светлостью… Светлость? Ха! Рубака, сорвиголова! Он в этом… как его… в Надзоре служит. Самый главный! В отпуске сейчас…

— В Надзоре?! — неожиданно пробился сквозь стену визг Рене, тонкий и пронзительный. — В Надзоре Семерых?!

«И что он так разволновался?» — с удивлением подумал обер-квизитор, оправляя манжеты.

— Если тебя, зубаря, в расчет брать, — хохотнул Кош, — аккурат Семеро и получится!

За стеной наступила тишина. Барон подошел к тусклому зеркалу, оценивая внешний вид, и остался доволен. Для столицы — терпимо, а для похода — более чем пристойно. Особенно радовал тот факт, что зуб совершенно не болел, а опухоль спала, как и не было. Не зря пульпидора спасали: за доброе дело воздалось сторицей.

— Медальон!

— А?

— Мой медальон! Пропал…

В вопле Рене сквозило отчаяние приговоренного к казни.

Конрад нащупал на груди подобранный вчера трофей. Так вот кто хозяин, оказывается. Надо порадовать горбуна: нашлась его пропажа. Соберемся за завтраком…

— Не боись, найдем. Железяку нашли, и медаль отыщем, — басил за стеной Кош, успокаивая. — Собаку по следу пустим…

Появившись в дверях трапезной залы, горбун выглядел так, будто на него обрушился Овал Небес, вылилась вся мировая скорбь из горшка Трехногой Плакальщицы, а Ползучая Благодать лично сообщила, что намерена во веки веков обходить Рене стороной.

Конрад поспешил навстречу:

— Я хотел спросить вас, сударь Кугут… Не ваша ли это вещица? Я вчера во дворе подобрал.

Барон извлек медальон, предусмотрительно спрятанный в карман камзола, и глазам не поверил: безделушка сменила цвет на лаково-черный! Обер-квизитор ясно помнил, что еще недавно медальон был девственно-белым. «Магическая штучка, — с опозданием дошло до него. — Для колдовских амулетов перемена цвета, небось, дело обычное. Или так: у кого зуб болит, тому медальон белый, у кого не болит — черный…»

Однако поведение Рене поразило барона куда больше цветовых колебаний медальона. До сих пор из всех, кого знал Конрад, столь быстрая смена настроений была свойственна лишь рыжему хомолюпусу.

— Вы даже не представляете, как я вам признателен! Вы меня просто спасли! Я думал: все пропало… Как? Почему? Вы его мне возвращаете?!

Вселенское горе, бурная радость, и сразу — недоуменная растерянность.

— Разумеется. Он же ваш?

— Мой. Но…

Пульпидор испытующе смотрел на обер-квизитора. Словно тщился уразуметь: по какой загадочной причине барон возвращает амулет законному владельцу? Неужели юноша привык иметь дело исключительно с бесчестными негодяями? Жаль, если так…

— Разумеется, возвращаю. Не в моих, знаете ли, правилах присваивать чужое имущество. Вас это удивляет, сударь?

— Я думал… Впрочем, вам, конечно, виднее. Еще раз большое спасибо.

Конраду осталось лишь пожать плечами. На редкость неуравновешенный молодой человек. Издержки профессии?

Когда завтрак подходил к концу, горбун, угрюмо молчавший во время трапезы, внезапно заявил:

— Дамы и господа, позвольте мне отправиться с вами.

— На кой ляд? — со свойственной ей тактичностью откликнулась Аглая Вертенна. В руках старуха вертела чашу и столовый нож, размышляя, в какой последовательности запустить их в голову новоявленного попутчика.

— Вы окажете мне этим колоссальную услугу, — Кугут проглотил обиду. Барон видел, чего это стоило гордому юноше. — За мной охотятся стражники Майората. На пути в Реттию они наверняка устроили засаду. Но им никогда не придет в голову, что я поеду обратно. Если вы любезно позволите мне спрятаться в вашем фургоне, нам удастся сбить их со следа. А позже я куплю лошадь — моя, к сожалению, пала — и более не стану обременять вас своим докучливым присутствием.

— Мы обязаны помочь, — решительно заявил граф. — Бросать человека в беде недостойно.

Склонившись к Конраду, Эрнест Ривердейл добавил шепотом:

— В отличие от всех нас, он побывал в Майорате. Вы понимаете меня, барон? Знание местности… О, мое колено! Здесь слишком низкие столы…

— Хорошо, сударь медикус, — подвел итог обер-квизитор. — Но только до границы Майората. Слышите? Там вы нас покинете.

— Разумеется! Я за их рубежи больше ни ногой. Благодарю покорно.

И горбун снова замолчал, исподтишка косясь на барона.

— Солоночку можно?

— Извольте.

Анри придвинула столовый прибор, взяла костяную солонку, искусно выполненную в виде черепа с тремя дырочками в теменной части, и через плечо протянула назад. Но рука окаменела на полпути: уж больно грозен стал вид милейшего гроссмейстера Эфраима. Нервно облизывая губы, измазанные киселем, сведя брови над переносицей, гросс уставился за спину вигиллы: туда, где ждал неизвестный любитель солененького.

— Может, гусь лапчатый, тебе еще и «foie gras» на листьях руколлы? — поинтересовался он у безобидного просителя. Голос старца скрипел, будто ворот заряжаемой катапульты. С каждым словом в едальне делалось ощутимо прохладнее. — С цукатами и трюфельером? Или самого под «foie gras» откормить?!

Не выдержав, Анри обернулась. Процесс откармливания гусей под «жирную печень», был ей известен: в глотку птице трижды в день вставляли воронку с узким носиком, наполняли грудой мелких орешков и пропихивали еду вниз специальной толкушкой, массируя гусю шею. Такое врагу не пожелаешь, а тут всего-навсего соли спросили.