Генри Олди - Сборник Чистая фэнтези

— Успокойтесь, они не посмеют напасть. Нас больше, мы хорошо вооружены…

— Вы думаете, их всего четверо? — Рене с горечью хмыкнул.

«Что ж ты раньше молчал, сукин сын?!» — хотел сказать барон, но прикусил язык. Выдержка фон Шмуцев, исключая братца Хальдрига, славилась испокон веков. Неудивительно, ибо на гербе рода, где изображалось червленое поле брани и стальные ножницы, сиял рассудительный девиз предков: «Сто раз отмерь!»

Волей-неволей приходилось соответствовать.

Дорога по-прежнему медленно ползла в гору. Казалось, до вершины холма рукой подать — ан нет, вершина маячила впереди, чудесным образом отдаляясь по мере приближения к ней путников. Над головами, в вышине, кружил орел-скоропад, высматривая добычу.

— И сколько их?

— Неважно! Важно, чтобы крепундия досталась Надзору Семерых. Это дивная сущность; думаю, единственная в своем роде. Она похожа на зуб. Я посредственный чародей, но я все-таки пульпидор. Понимаете: зуб!

Барон машинально кивнул, стараясь не раздражать вспыльчивого горбуна.

Чего тут непонятного? — зуб, он и есть зуб…

— Снаружи — твердая кость, внутри — мягкая пульпа. Живая! И она умирает. А я не в силах проникнуть внутрь, помочь, излечить… Это главное из умений пульпидора, но я не могу! Вместо этого она по ночам сама приходит ко мне. Сводит с ума, навевает сны; я заперт в темнице кошмара. Я вынужден проживать ее жизнь снова и снова, зная трагический финал заранее!

Рене вколачивал фразы, как гвозди. Он повернул голову к барону: даже шоры не сумели обезобразить взволнованное, сосредоточенное лицо. Резко обозначились скулы, брови упрямо сведены к переносице. Овал Небес! Горбун не врет: медальон действительно навевает чужие сны. Ночью он был на шее Конрада. Так вот откуда явился пойманный Тирулегой снулль!

— Она умирает, я чувствую. Ей надо помочь! Это невероятная ценность, но если она вернется в Майорат или попадет в дурные руки… Умирать, служа идолом для тупых сорвиголов и посмешищем для окружающего мира? Умирать, будучи предметом изучения для холодных, равнодушных мэтров Высокой Науки? Это хуже всех ярусов геенны, вместе взятых! Вот почему я настаиваю на передаче крепундии Надзору Семерых. Здесь надо спасать, а Капитул Надзора лучше других понимает, как это непросто: спасать. Я также готов дать любые необходимые показания…

Рене осекся и тихо добавил:

— Если останусь в живых.

«Он повысил голос, когда завел речь о возможной смерти артефакта, — отметил барон. — Он говорил о медальоне так, словно у него на руках умирает любимая женщина или ребенок. Живое существо. А горбун, не в силах помочь, в отчаянии ищет спасителя, цепляясь за соломинку надежды. Чтобы заполучить помощь, он пойдет на все…»

Из-за гребня холма показалась вереница белых фигур, и по спине барона пробежало стадо мурашек. Истерика Рене, нелепая крепундия, похожая на зуб, а теперь — загадочные странники, которые изрядно смахивали на процессию зловещих мертвецов в саванах!

Учитывая близость Чуриха, откуда эти господа объявились…

Через мгновение Конрад расхохотался и трижды сплюнул через левое плечо — благо серьезный, как смерть, пульпидор ехал по правую руку от него. Именно так полагалось оказывать уважение паломникам-харизматам из знаменитого ББС: Бледного Бессмысленного Сонма. Главным догматом Сонма являлось отрицание всяческого смысла в чем бы то ни было. Харизматы утверждали, что лишь осознав полную бессмыслицу собственного существования и любых своих действий, человек способен обрести приют на обширной груди Бабушки Харизмы.

В ответ на вопрос, зачем стремиться к бабушкиной груди, если смысла все равно ни в чем нет, братья, как правило, без лишних слов закатывали рукава ряс и лезли драться. Посему сотрудникам Бдительного Приказа рекомендовали избегать философских диспутов с этими, большей частью безобидными, чудаками. Главное, не наступать харизматам на любимую теологическую мозоль, а экстравагантность — она интересам державы не противоречит.

Приблизясь, члены сонма, как по команде, выхватили из-под одежд разноцветные бубны и, приплясывая в меловой пыли, ритмично затянули:

— Хари-хари-ризма-а! Хари-хари-ризма! О, бабуся, к тебе стремлюся! Хариз-м-а-а-а!..

Барон по достоинству оценил усердие паломников: в бессмысленности их действий трудно было усомниться.

— Так вы возьмете крепундию? — упрямствовал пульпидор.

— Но почему я?!

— Я знаю, профосы Надзора свято блюдут конспирацию. Но мне вы можете довериться с чистым сердцем.

— Овал Небес! С чего бы это я стал вам доверяться? И кто вам сказал, что я — профос Надзора?!

— Мир не без добрых людей…

Рене потупился, не желая открывать имена добрых людей, но барон уже все понял. Случайно подслушанный разговор за стенкой: «Он в этом… как его… в Надзоре служит…»

Удружил рыжий, нечего сказать!

— Выслушайте меня, сударь Кугут. Вас ввели в заблуждение. Кош ошибся, он ужасный путаник, а вы его неправильно поняли, — барон старался говорить внятно и медленно, будто с тупым ребенком. — Будь я профосом Надзора Семерых…

— Хорошо, можете сохранять инкогнито! — горячо прервал барона Рене. — Я не настаиваю. Тем не менее возьмите крепундию себе. Вы не имеете права отказаться! Потому что это — Омфалос! Пуп Земли! Святыня Черно-Белого Майората!

И горбун победно воззрился на обер-квизитора.

В кабинете, куда гросс привел беглую троицу, возились двое крепеньких, ладно скроенных чародеев-близнецов. Внешним видом они скорее напоминали кабацких вышибал или подмастерьев кожемяки, чем некромантов и знатоков Высокой Науки. Эта парочка снова пробудила в памяти вигиллы рассказ вора Гвоздилы, и она пристальней вгляделась в братьев, запоминая на будущее. На первый взгляд чародеи занимались перестановкой лампад на стенных полках, — бессмысленное занятие в помещении, и так освещенном более чем достаточно — но, когда Эфраим жестом отослал обоих, и Анри начала рассматривать убранство кабинета, она поняла, что никакие это не лампады.

На полках стояло десятка два флаконов — фигурно вытянутых, в форме надгробного обелиска, высотой с указательный палец. Удивительно прозрачные, слегка льдистые, сделанные из странного, млечно-бледного стекла, флаконы были закупорены пробками-светляками. Каждый светляк давал лучик синеватого, неприятно острого света, направленный строго вниз, в центр донышка. В месте, куда падал луч, образуя мерцающий пентакль, сидел, скорчившись, крохотный человечек — много разных человечков, мужчины и женщины, тосковали в ледяных казематах, закрыв руками голову и ткнувшись лицом в коленки.

Синий колышек неумолимо долбил их тельца.

Флакон экранировал потоки эманации, но при первичном осмотре становилось ясно: это не големчики, подобные кисельному «объекту», и не гомункулы, созданные в реторте с питательной кашицей. Пропорции тел позволяли утверждать, что это не маковые эльфики с ампутированными крыльцами, не цверги, отловленные в недрах гор, не злыдни после насильственного самообогащения, не амулетные сидельцы, не чуры или пенатные лярвы… Анри мысленно выругала себя: можно долго и плодотворно рассуждать, кем не являются пленники, но это ни на шаг не приближает к пониманию, кто они есть на самом деле.