Генри Олди - Сборник Чистая фэнтези

– Ватрушечки-и…

Парень с трудом поднялся на ноги. Третий глаз на его лбу исчез. Захлопнулся, сгинул, зарос. Сейчас «прободную язву» не обнаружил бы и самый искусный маг – «мановорот» странным образом никак не проявлял себя в закрытом состоянии. Шут-скорлупарь ухватился за виски. Руками он поворачивал собственную голову, насильно заставляя двигаться: туда-сюда, влево-вправо, вверх-вниз…

Он напоминал дантиста, расшатывающего гнилой зуб перед финальным рывком.

Когда Реми убрал руки, голова продолжила движение. Взгляд скорлупаря, как раньше, не сосредоточивался на чем-либо дольше краткого мига. Все возвращалось в привычную колею. Правда, вместо того, чтобы начать кувыркаться, парень удрал в дом, но в остальном…

– Тебе повезло, отрок, – тихо сказал Серафим Нексус, бледный, как свежеподнятый из могилы дрейгур. – Два раза повезло. Во-первых, сегодня ты увидел, как я растерялся.

– А во-вторых?

Горло плохо слушалось Мускулюса. Вопрос прозвучал хрипло, словно ворон каркнул на ветке.

– Ты увидел, как я испугался.

– Судари маги…

Под балконом стояла хозяйка дома. Задрав голову, украшенную чепцом, она смотрела на реттийцев. Лицо женщины белизной могло посоперничать с лицом лейб-малефактора.

– Господа мои…

Замолчав, она опустилась на колени.

– Не бойтесь, милочка, – сказал Нексус. – Мы не звери. Поднимайтесь к нам. Места на всех хватит. Потолкуем по душам…

Кликуши в Соренте жили испокон веку – три, либо пять, смотря сколько девок в трех семьях народится. Почему так, одному Вечному Страннику ведомо, а бабам носить да рожать.

Три семьи – это Ганзельки, Локсмары и Бубчики.

Честные сорентийцы их сторонились. С дружбой не лезли, при встрече спешили перейти на другую сторону улицы. Бить не били, не говоря уж о том, чтобы подпустить «красного петуха». Себе дороже. Петух кукарекнет, да тебя же в задницу и клюнет.

Казалось бы, ходить парням из каверзных семейств в бобылях до седых волос, а кликушам-юницам – в девках, пока на погост не снесут. Ан нет! Всяк в Соренте знал: если ты с этими породнился, ждет тебя, брат, жизнь долгая и в чем-то даже счастливая. Свадьбы игрались исправно, девочки в достаточном количестве являлись на свет. Выходя замуж, кликуши фамилий не меняли. Оставались Ганзельками, Локсмарами и Бубчиками, продолжая род по женской линии. Мужья кряхтели и смирялись.

Иначе – скатертью дорога. Никто на аркане свататься не тащил…

Не одну беду кличут. Удача тоже зов любит. Шли земляки, в ножки кланялись, подарки несли. Знали: денег здесь не берут. Тащи меда горшок, отрез на платье. Затем просьбу изложи, палец из ноздри вынь и жди со смирением. Примут твой дар – считай, дело в шляпе. Не возьмут подношеньица – значит, не судьба.

Об удаче купленной народ помалкивал. Зато сапожник в канаву сверзился, или яблок неурожай – ясное дело, кто накликал! Они, злоязыкие! Ганзелька-змеючка, Локсмариха-гадючка и Бубчик-зараза. Сколько ни талдычь соседям, что неурожай – от гнилой плодожорки, а сапожник Янцель с пьяных глаз из канавы не вылезает – без толку. Кто поверит?

Тем паче, что не все – брехня, есть и правда.

– На тень чужую не плевать, – учила старуха-кликуша соплячку-наследницу, – щепку ясеневую соседке под порог не бросать, пыль дорожную по ветру не пускать – выше твоих сил. Лучше уж нарочно Золтане-молочнице прыщи на лицо напусти. Прыщи Золтане травник сведет, зато тебя месяц распирать не будет.

Не в природной вредности дело. Рвался талант наружу, как молоко из казанка, забытого на огне. Кого-нибудь, да ошпарит. К счастью, по мелочи – коза от хозяев сбежит, волкам на обед; кошель на ярмарке сопрут; свинья в горницу заберется и праздничную кулебяку сожрет. А человека со свету сжить – это кликуше, хоть наизнанку вывернись, не под силу.

– С Ползучей Благодатью сговориться, дабы снизошла, – твердила старуха-кликуша внученьке-любимице, – перед тем не одну пакость накликать надо. Рассыпаешь занозы щедрой рукой, костерят тебя за спиной – и в Овал, и в Квадрат, и в Геенну с Эмпиреями! – а ты «кубышку» копишь. Время пришло, глядь – на одну жирную удачу набралось. Удача, деточка, она в отличие от беды по мелочам не разменивается.

Так и жили три семейства – из века в век, вплоть до памятного указа Вольдемара Везучего, первого герцога Сорентийского.

Получив Сорент в ленное владение, новоиспеченный герцог прибыл в город для инспекции земель и угодий. Выбрал приглянувшееся место, приказал строить на холме новый замок. А чтоб изыскать средства на строительство, обложил народ «замковой» податью.

Народ крякнул, но смолчал.

Начинать правление с усиления налогового бремени – глупей глупого. Вольдемар честно намеревался этой податью и ограничиться. Однако двор рос, как на дрожжах, фаворитка бурно справляла именины, на мантии вытерся горностай… Казна же пополнялась ни шатко ни валко. Его высочество лихорадочно искал свежие источники доходов, не находил – и, тяжко вздыхая о судьбе подданных, вводил следующий налог.

На благо государства.

Народишко разок сыграл в молчанку – и хватит: ворчал-бурчал, как гром за рекой. Некий колдун-самоучка Закумпий похвалялся, что сыскал в замковом нужнике волос с герцогова тела. Ужо берегись, наведем сто бед на деспота! Вы, добрые граждане Сорента, мне, колдуну, заплатите, а я тирана урезоню.

Платить Закумпию не спешили, но и властям злоумышленника никто не выдал.

Обстановка накалялась. Пахло мятежом. Казенных мытарей тайком били. Тут кто-то из придворных и доложил герцогу о сорентийских кликушах. Мол, издавна пакостят – теперь, видать, ополчились на ваше высочество. Козни строят.

Прикажете взять к ногтю?

Впервые в жизни Вольдемар проявил государственную мудрость. Или любопытство заело. Другой бы бросил кликуш в острог, а государь вызвал всю пятерню в замок, где еще пахло известкой и алебастром, и удостоил аудиенции. Женщины запираться не стали, выложили правду-матку на стол. Вольдемар кивнул, впал в задумчивость и велел обождать за дверями высочайшего решения.

Через час кликуш позвали вновь. Восседая на троне, герцог повелел: призвать удачу и благоденствие на подвластные мне земли. Сделаете – награжу. Смухлюете – сожгу и по ветру развею.

Сроку – две недели.

Удрученные женщины собрались на совет. Гореть на костре никому не хотелось. Выход нашла Генечка Локсмар, самая молодая; ей в ту пору едва восемнадцать сровнялось. Помнишь, говорит, Лизавета, как ты Гансу-бондарю в кости выиграть помогла?

– Ага, – кивает Елизавета Локсмар. – И что с того?

– А то, что мог Ганс назавтра спустить выигрыш подчистую. Мог запить на радостях. А он мастерскую в порядок привел, двух работников нанял, бочек наделал – загляденье! На ярмарке распродался, два года прошло – глядь, у Ганса уже две мастерские. Бочки – нарасхват; сыновья на купеческих дочках женились, богатое приданое взяли…