Генри Олди - Сборник Чистая фэнтези

Ничего отличного колдун здесь не видел.

Стараясь не топтаться по огаркам свечей и разбросанной посуде, Фортунат Цвях подошел к печи. Отодвинул заслонку, сунул свой длинный нос едва ли не в самый жар. Шмыгнув, собрался чихнуть, но с потешным испугом зажал ноздри пальцами. В итоге ухнул филином, рассмешив ведьму. Мускулюс был мало склонен к веселью, потому наблюдал за действиями охотника без особого доверия.

Неизвестно, чем пахло в печи, но в горнице запах стоял преотвратный.

Перегар маны — это вам не туринский фимиам.

— Одну минуточку… у нас с Серафимушкой отдельная веревочка… — бормотнул мастер Фортунат, скребя в затылке. — Давняя веревочка, суровенькая… Сколько вервию, значит, ни виться…

Жестом он подозвал малефика. Плохо понимая, каким образом бывший покойник намерен выйти на прямую связь с лейб-малефактором Нексусом, и раздражаясь от намеков про «вервие», Мускулюс встал у печи. Сам колдун предполагал долгую и малоприятную канитель: контакт с секретарем лейб-малефициума, доклад по форме «Аллюр Три Креста», запрос на имя Нексуса и, если почтенный старец не занят в данный момент вредительством на благо государству… Действия Цвяха мало походили на знакомую рутину.

Издевается? Тянет время, подобно ведьме?!

— О! Жареным пахнет! — радостно возвестил Фортунат.

С этими словами он бережно зажал левую ноздрю, а правой вульгарно сморкнулся в печную утробу. Навстречу полыхнуло так, будто охотник плеснул в огонь кувшин «горючих слезок». Андреа не успел отшатнуться, а его добровольный помощник уже схватил лопату для хлебов, стоявшую около печи. С силой, невозможной для худого, тщедушного тела, мастер Фортунат подхватил здоровяка Мускулюса на лопату, крякнул, примерился и зашвырнул в бушующее горнило, словно хозяйка — каравай.

— Гори-гори ясно! — донеслось вослед.

В первый миг колдун успел проклясть свою пагубную доверчивость. В миг второй перед его внутренним взором пронеслась вся жизнь, от рождения до смерти, которая была явно не за горами. Третий миг сменился четвертым, далее — пятым, время шло, огонь полыхал, и Мускулюс с изумлением отметил, что начинает привыкать. В летний полдень на солнышке и то жарче. А если сходить в парную знаменитых терм Кара-Каллы… Пот, выступивший на лбу, был, скорее, прохладным. Языки огня лизались шалунами-котятами, шершавой теркой счищая усталость, меланхолию, боль в измученном теле. В бицепсах, трицепсах и икроножных мышцах началось самопроизвольное восстановление мана-запаса. Оглядевшись, Андреа оценил гармонию оттенков: пламя колебалось от ярко-алого к темно-фиолетовому, идя широкими размывами. Там, где цвет напоминал махровую сирень «Эсфирь Жюли», наметился разрыв.

Полотнище огня треснуло, обнажая часть богато убранных покоев.

— А у кого иголочка? У Серафима иголочка…

Видно было скверно, но спутать лейб-малефактора с кем-то другим Мускулюс не мог. Прохаживаясь у ломберного столика, сударь Нексус ловко вертел в пальцах длинную иглу из черненого серебра с неприятно загнутым концом.

На столике вместо колоды карт лежал восковой идол. Из укрепленной сверху клепсидры на идола капала некая жидкость, отчего воск трещал и дымился.

— А на нашей полке прячутся иголки, — мурлыкал старичок на мотив колыбельной, — ах, остры да колки, не иголки — волки…

Примерившись, он воткнул иглу между коротких ножек идола.

Мускулюсу померещился далекий вопль: «Я больше не буду!».

— Бросьте кривотолки… славные иголки!.. конечно, не будешь, дурачок…

Перевернув идола на животик, Нексус задумчиво огладил бритый подбородок. Подвинул фигурку ближе к краю столика: здесь капель из клепсидры стекала по спинке идолища к самому копчику. Взял из футляра с монограммой «За верность и доблесть» новую иглу: короткую и толстую, с дыркой на манер ушка. Пропустил в ушко вырванный у себя с затылка волосок. Розовая лысина старца лоснилась от удовольствия, напоминая срез окорока.

Очарован, потрясен, забыв, зачем хотел связаться с лейб-малефактором, колдун следил за работой истинного гения.

И проморгал момент, когда Серафим отвлекся.

— Это ты, Фарт? — продолжая трудиться, спросил Нексус. — Давненько не объявлялся, бродяжья твоя душа… Жив-здоров или привет с того света?

— Кхе-кхе, — скромно отозвался Андреа.

Сейчас у него появилась еще одна возможность насладиться мастерством начальника. Ласковый, разморенный чудесным досугом, старец Серафим задвигался с быстротой атакующей кобры. Пожалуй, лишь глупое выражение лица спасло колдуна от удара толстой иглой в лоб. Игла плясала опасный танец в пальцах лейб-малефактора, а острые глазки-шильца хищно тыкались в карусель огня.

— Отрок? — с родительской добротой удивился Нексус, и Андреа в мыслях уже похоронил себя заживо. — Мой милый, мой трудолюбивый отрок? Ишь ты… от угла до угла свищет Нексуса игла…

Он не глядя всадил иглу рядом с идолом в столешницу, насладился эхом отдаленного крика и переместил иголку в левую пятку восковой фигурки.

— Ты пришел пожелать старому больному Серафиму покойной ночи? Предварительно изловив нашего доброго друга Фортуната и силой выведав у него тайну «Простого Вервия»? Ты делаешь успехи, любезный отрок…

— Кхе, — удрученно доложил Андреа.

— Ты близок к истине, Серафимчик. Просто ты всегда был сторонник конкретных методов. Изловить, выведать силой… Кстати, поправь иглу в пятке: воск подтек, она сейчас вывалится. Такие способы, как сотрудничество и добровольная помощь, вечно ускользали от тебя.

Ближайший язык пламени, гофрированный и лимонно-желтый, как гладиолус «Гранд Променад», соткался в Фортуната Цвяха. Изящный и ироничный, охотник держался молодцом, но было видно, какой ценой ему это дается. Приглядевшись, Мускулюс обнаружил у «добровольного помощника» изрядный тремор маны. С подобным тремором он сталкивался впервые, будучи некомпетентен в природе явления. Но одно знал наверняка: обычная усталость вряд ли в силах дать такое мерцание.

Тремор не ускользнул и от взгляда лейб-малефактора.

— Консультант Мускулюс, извольте доложиться! — казенным тоном велел Серафим.

Старец накрыл идола кольчужной бармицей, походя оборванной с доспеха в углу — дальние вопли мигом стихли, — и приготовился слушать.

Мускулюс начал сбивчиво докладывать. Официальная форма обращения пришлась ему по душе гораздо больше пакостной колыбельной. Да и переложить ответственность на хрупкие плечи «Вредителя Божьей Милостью» казалось наилучшим из вариантов. Охотник на демонов молчал, не вмешиваясь; лишь изредка вставлял краткие уточнения, избегая рассказывать о себе. На середине доклада Серафим Нексус велел «отроку» заткнуться и раскрыться для считывания. Дескать, в словах правды нет. Закончив ознакомление, лейб-малефактор минуту-другую прогуливался вокруг столика. Капли из клепсидры к тому времени прожгли кольчугу насквозь, добравшись до идола, но старичок не препятствовал.