Александр Зорич - Сборник Круг Земель

Молодая луна выглянула в просвет между тучами, и серебристая дорожка легла между двумя враждебными флотами.

На что они надеются – эта жалкая кучка Хранящих Верность, несчастные, которым осталось жить до рассвета? Они ведь не знают, что уготовил им Стагевд. Они не знают, каковы истинные силы Гамелинов. Они не знают, отчего весь вчерашний день «мятежный» флот провел в показательном бездействии, хотя и превосходил их силы более чем втрое.

Но странная, неведомая ранее тревога сжимала сердце Стагевда, и он не знал причин, ее породивших. Ожидание становилось невыносимым. Следует выступать либо сейчас, либо никогда. Они управятся и без Артагевда.

Дозорный, стоявший рядом с ним, затаил дыхание. О чем сейчас думает его господин? О том простым людям Гамелинов знать не дано.

Стагевд молча вернул ему дальноглядную трубу и спустился на палубу.

Через час до всех кораблей мятежников был доведен приказ – готовиться к бою. Выступление было назначено вместе с восходом солнца.

– Никто и никогда не любил меня так, как это делал ты, Конгетлар. Никто.

Хармана положила голову на грудь Герфегеста и поцеловала его в левый сосок. Герфегест отдал ей ответный поцелуй. Конгетлары не любят лести, но ценят искренность. Хармана говорила искренне – поцелуи не лгут. Все его оружие, все его снаряжение и даже шелковая «змея» лежали на подступах к ложу. Они не нужны ему больше. Здесь и сейчас.

– А Стагевд? – прошептал Герфегест одними губами ей на ухо. – Ты разве не любишь его?

– Нет, Герфегест. Я всегдалюбила только тебя. Герфегест не знал, что ей ответить. Они не встречались никогда раньше. Хармана не могла знать его. Она не могла видеть его. И все-таки Герфегест не стал спорить с Харманой. Он сам чувствовал нечто подобное – где, когда, в какой из предыдущих жизней он встречал эту женщину с волосами, серебристыми, словно пепел? Как она выглядела тогда? Кем был он?

Герфегесту не хотелось говорить о Стагевде. В ту ночь ему не хотелось знать ничего, кроме любви.

– Я люблю тебя, потому что ты, Конгетлар, человек из другого мира. Все, что мы считаем твердым, ты разумеешь как мягкое. Все, что мы считаем важным, ты считаешь пустяком. Все, что для нас неизбежно, – для тебя лишь изменение. Я люблю тебя таким, потому, потому что…

– Я собирался убить тебя, Хармана… – усмехнулся Герфегест. Теперь воспоминание о своем яростном желании отомстить казалось ему зыбким и иллюзорным. Почти нереальным.

– Я знаю. Тебя послал Ганфала, заклятый враг черного лебедя.

Герфегест провел ладонью по ее сказочным волосам. Бедная девочка сама не понимает, в какую страшную игру ввязалась при помощи своего матерого братца. Или понимает? Все равно.

– Меня не посылал Ганфала, – примиряюще сказал Герфегест. Он не причислял себя к числу любителей вершить государственные дела в постели. – Рыбий Пастырь мне не хозяин.

– Пусть так, Герфегест. Пусть так… – печально вздохнула Хармана, обвивая шею Герфегеста своими хрупкими тонкими руками.

Герфегест подумал о том, что всю жизнь заблуждался в одном весьма важном вопросе. В вопросе понимания сути любви. То, что он называл любовью, было лишь слабым отголоском ее. То, что он называл страстью, было лишь легким волнением. То, что он называл женской красотой, было лишь жалким подобием. Подобием красоты Харманы. Она была стройна словно стебель горного тюльпана. Ее ноги были безукоризненны. Когда мягкие волосы ее лобка коснулись живота Герфегеста, он ощутил, как где-то там, у основания его позвоночника, расправляет листья и поднимает голову навстречу солнечному ветру бутон, как где-то там, глубоко внутри него, снова расцветает золотой цветок. Цветок страсти.

Он сжал Харману в объятиях и вошел в нее в третий раз. Она застонала и откинула голову на атласные подушки. Ее голос словно звон серебряных бубенцов на ручных горностаях в Наг-Туоле… Наг-Туоль, которого нет больше.

«Наг-Туоль будет всегда», – подумал Герфегест и в изнеможении закрыл глаза.

Рыбий Пастырь в эту ночь не ложился спать. Он вообще спал очень редко – куда реже, чем обычный смертный. Всю ночь Ганфала простоял, подобный безмолвному изваянию, на носовой площадке «Голубого Полумесяца», проницая тьму сверхчеловеческим взглядом. На севере, окутанная плотной Завесой Силы, возвышалась на скальных уступах цитадель Наг-Нараон. Даже своим зрением Надзирающего над Равновесием Ганфала не видел ничего, кроме расплывчатых очертаний крепостных построек. Что сейчас происходит с Последним из Конгетларов, он не знал. Он знал только одно: Герфегест все еще жив. И это позволяло надеяться на успех.

Команды кораблей флота Хранящих Верность были подняты со своих жестких коек за полтора часа до рассвета. Крикливые надзиратели разогнали гребцов по длинным скамьям, воины облачились в доспехи, лучники разбежались по боевым галереям. Обслуга метательных машин извлекала и растягивала между изогнутыми рогами «скорпионов» снятые на время похода воловьи жилы.

По левую руку от «Голубого Полумесяца», занимавшего в построении центральную позицию, стояли файеланты Ганантахониоров. Их было немного – чуть более двадцати. Они должны были выполнить роль приманки, связать боем флот Стагевда и вслед за тем кануть в небытие.

На правам фланге флота Хранящих Верность располагалась главная ударная сила – двадцать семь кораблей Орнумхониоров. На них, доверенные лучшим воинам этого южного Дома, были установлены трубы с «черным пламенем». По две на корабль. Они были закреплены на носовых площадках и, завернутые в полотнища запасных парусов, выглядели более чем невинно. Но всеиспепеляющей силе, заключенной в них, предстояло решить судьбу сражения.

На флоте Хранящих Верность горны пропели еще до рассвета, и якоря, залежавшиеся в бесплодных песках пролива Олк, поползли вверх. На верхушках мачт развернулись и затрепетали знамена. Тунцы южан и имперские полумесяцы рядом с ними.

Как только якоря были вытравлены, загремели гонги на капитанских мостиках. Это означало: корабль отныне свободен и волен устремиться вперед, чтобы победить или погибнуть. Тотчас же на кораблях Ганантахониоров раздался первый удар боевых барабанов. Тысячи весел в одном слаженном движении вышли из воды, чтобы спустя десять ударов сердца снова вернуться в воду и сотрясти корабли первым мощным толчком.

Движение началось, и оно было неотвратимо.

Герфегест проснулся очень поздно. Солнце стояло высоко, освещая цитадель Наг-Нараона. Он смотрел на дневное светило сквозь окно четвертого яруса. Через окно спального покоя госпожи Харманы, Хозяйки Дома Гамелинов. Он не двигался. У него не было сил двигаться. Не было и желания.