Александр Зорич - Сборник Круг Земель

– Тот самый случай, когда правда дороже жизни, – шепнул Герфегест Хармане.

Хармана не ответила. Она была умна и не хуже Герфегеста понимала, что сила Гамелинов зиждется не только на ее магии, но и на искренности вассалов. Она осознавала, что в минуту ярости хватила лишку с запугиванием Сильнейших и отдавала себе отчет, что не сможет воспользоваться веером во второй раз. Вся ее магическая сила была вычерпана без остатка страшным и странным действом под сводами Нефритовой гостиной.

– Моя госпожа… Хармана, – начал бородач, – ты властна над моей жизнью. Это верно. Но я Гамелин и умру Гамелином. Путь Стали – это путь ясного довода. Путь Правды. Что бы ты ни делала – а твоя сила велика и гораздо превосходит мою, – тебе не доказать мне, что ты хочешь сделать Хозяином Дома достойного человека. И я не смогу, подобно остальным, поцеловать край его плаща и преклонить перед ним колени, пока не буду убежден в этом.

– Если тебе не достаточно моего слова, любезный дядя, скажи, что будет для тебя по-настоящему ясным доводом?

Плешивый Гамелин выступил-вперед. Ему было явно обидно, что. Хармана обратилась не к нему, а к Матагевду, который несколько уступал ему в родовитости, хотя и приходился дядей госпоже. Но не успел он открыть рот, как Герфегест встал и, сойдя с тронного возвышения, вынул из ножен меч.

– Пусть честный поединок станет тем ясным доводом, который убедит тебя, верный Гамелин, в том, в чем не может убедить тебя госпожа. Если ты сильнее меня, твой меч положит предел моей жизни, и все станет на свои места.

На Харману устремились взгляды, алчущие одобрения. И хотя покорившиеся Гамелины стыдились своего малодушия, сейчас им было не до этого. Смелость и откровенность Матагевда как бы искупила в одночасье всеобщую трусость. Плешивый – его звали Ламерк – тот вообще чувствовал себя героем. Разумеется, если бы спросили у него, он бы ответил то же самое.

Пальцы Харманы вжались в сандаловое дерево, из которого были выточены резные подлокотники ее тронного кресла. Она давно догадалась, к чему вел Ма-тагевд, самый сильный фехтовальщик Наг-Нараона. Она знала, что он хочет поединка,-но… Герфегест обернулся, бросив на Харману взгляд, исполненный любви и утешения. Он не даст себя убить после всего того, что произошло минувшей ночью.

Лавки были раздвинуты, зрители расступились. Хармана, однако, не пожелала покинуть свой трон – быть может, из опасения лишиться чувств, если некий шальной удар быстрого и смертоносного клинка ее дяди вопьется в обожаемую ею плоть Герфегеста Кон-гетлара. Она была обессилена. Она была бледна. И все-таки оставалась невыразимо прекрасной.

Матагевд, смежив веки, поцеловал свой меч. То же сделал и Герфегест. Мысленно сосчитав до десяти, каждый из противников стал в боевую стойку. И безо всяких предварительных договоренностей обоим было совершенно ясно, что поединок ни в чем не будет похож на потешный или показной. «Поединок будет долгим, кровавым и беспощадным» – читалось во взорах Дюжины Сильнейших. Все они были на стороне Матагевда, хотя и не спешили показывать это из опасения накликать на себя гнев госпожи. И только Хармана смотрела на Герфегеста с мольбой, собрав в кулак все остатки своей магической силы. Герфегест знал, что ее поддержка стоит поддержки сотни праздных и улюлюкающих зевак, как молодой иноходец стоит сотни неподкованных водовозных кляч.

За последние месяцы Герфегест получил некое представление о боевых уловках Гамелинов. Искусство Стали – это искусство прямых рубящих ударов. Так дрались послы, так дрался Артагевд. И все же этого знания было явно недостаточно для того, чтобы отыскать слабое место у такого опытного бойца, как Матагевд, который, похоже, никогда и ничего, кроме меча, в руках не держал. Тренируясь, Конгетлары обычно не делали упора на поединках с мечами, и хотя Герфегест владел мечом в совершенстве, метательным оружием и луком он владел гораздо лучше. -Положение осложнялось еще и тем, что меч Герфегеста – совершенное творение «го Брата по Крови, Элиена из Ласара, Белого Кузнеца Гаиллириса – был явно вдвое легче, чем кавалерийский тяжеловес в руках Матагевда.

Двуручный меч Матагевда не имел, разумеется, такого грациозного прогиба, каким отличался меч Герфегеста. Он был приспособлен для жестокой и благородной сечи, а не для фехтования. Он был не только вдвое тяжелее, чем меч Герфегеста, но и вдвое длиннее. Именно исходя из этого Герфегесту приходилось строить свою защиту. Он избегал прямых сшибок, закладывал сложные кривые и свободно танцевал, заботясь лишь об одном – не подпустить противника достаточно близко. По негласной договоренности Гер-фегест и Матагевд отказались от оружия левой руки, хотя Герфегесту это было гораздо менее выгодно, чем Матагевду. «Это и будет моей уступкой», – подумал Герфегест, выскакивая вперед в колющем выпаде. Теперь он понимал, что именно удары на опережение должны стать основой победной тактики.

Матагевд был мощен и силен. В то же время он отличался некоторой неповоротливостью. «Подвижность – это первое, что ворует у бойца старость», – говорил Зикра Конгетлар, и это было верно по отношению к Матагевду, который был старше Герфегеста не менее чем на пятнадцать лет. Герфегест воспользовался нерасторопностью противника дважды – когда после ловкого и легкого отбива он перекатился по полу и ранил Матагевда, не успевшего поднять свое тяжеленное оружие с достаточной быстротой, в правую голень. И второй раз, когда он, захватив гардой своего меча острие клинка Матагевда, сильным выпадом отбил клинок противника кверху и, доведя движение своего меча до полного круга, нанес Матагевду сокрушительный удар в ключицу рукоятью. Но Матагевд был далек от того, чтобы признать первенство Герфегеста, которое понемногу становилось очевидным даже его недоброжелателям. Казалось, Матагевд скорее предпочел бы гибель, чем преклонение колен перед человеком из павшего Дома, сколь бы умелым воином тот ни оказался.

«Никогда не пытайся отбить удар, не будучи уверен в том, что враг действительно рассчитывает ударить. В противном случае ты будешь обманут, и обман будет стоить тебе жизни», – учил Герфегеста Зикра Конгетлар. Герфегест за время своего ученичества успел затвердить это нехитрое правило настолько крепко, что безо всякого участия рассудка определял замыслы противника. Иное дело – Матагевд. Он, похоже, был почтительным сыном Пути Правды. Даже слишком почтительным. Обманы удавались ему плохо. Отражая удары, он делал слишком широкие замахи правой рукой, слишком откровенно открывал себя и подставлял свое мускулистое, но негибкое тело для изысканных и легких ударов Герфегеста. Один такой удар раздробил ему левое запястье. Если бы не стальная наручь – подобная тем, какие носят на себе сокольничие во время охоты – он остался бы калекой. «Легко отделался», – отметил про себя Герфегест и, не давая Матагевду опомниться, приблизился к нему на два шага. Усыпив бдительность Матагевда ложной защитой правого бока, он вонзил клинок в его левый бок.