Александр Зорич - Сборник Круг Земель

Гаасса оке Тамай с сомнением покосился на серебряную серьгу с погасшим изумрудом. Чтобы отобрать ее у мертвой Киммерин, ему пришлось отрубить судорожно сведенные пальцы девушки. Гаасса оке Тамай не привык чувствовать себя мясником. У него под языком стояла странная горечь, которую не могла заглушить даже радость одержанной победы. Сегодня он, Гаасса оке Тамай, спас варанское воинство и самого Сиятельного князя от гибели. Вот только теперь не вполне ясно, что произошло с Пенным Гребнем Счастливой Волны.

– Ты потерял свою вещь. Сиятельный князь, – наконец решился Гаасса, поднося серьгу к самым глазам Шета.

Октанг Урайн был уже очень слаб. Его воля истекала в пустоту, а истинный Шет оке Лагин восходил к свету, чтобы вернуть власть над своим украденным телом. И когда полное небытие уже казалось Урайну неминуемым, его воля воспрянула вновь. Перед глазами его тела появилось то, что он полагал безвозвратно утраченным.

Сознание Шета оке Лагина сейчас было слишком поглощено своим новым бытием, чтобы следить за такими мелочами, как поведение правой руки…

Гаасса оке Тамай в испуге отпрянул назад. Рука окаменевшего Сиятельного князя с быстротой молнии метнулась к нему и схватила серьгу.

Затем Сиятельный князь вновь замер на несколько мгновений. Его выброшенная вперед рука дрожала крупной дрожью, словно бы не желая совершать обратный ход. Потом над плато Поющих Песков разнесся нечеловеческий крик. Это был крик истинного Шета оке Лагина, который в решительный момент осознал, что упустил столь близкую победу.

Гаасса оке Тамай расширившимися от ужаса глазами наблюдал, как рука Сиятельного князя устремилась назад и изо всех сил вонзила серьгу в целую мочку уха. Тотчас же безжизненный изумруд налился торжествующим светом, и в глазах Шета оке Лагина вновь заплясали все оттенки вечности.

– Гаасса?! – воскликнул Сиятельный князь, стремительно подымаясь на ноги.

– Да, Пенный Гребень Счастливой Волны, – с достоинством кивнул Гаасса, вставая вслед за Ше-том. – Я погубил еще двадцать галер твоего флота, Сиятельный князь. Но я сделал это во имя спасения твоей жизни.

Дерзко. Это было очень дерзко – уверять, что он спас жизнь ему – Длани, Стопе и Чреслам Хуммера! Сиятельный князь обошел последние слова Гаассы своим вниманием.

– Хозяева Гамелинов мертвы? – осведомился он вполне небрежно, как будто речь шла о сущей безделице.

– Им удалось уйти, – Гаасса потупился.

– Зря.

Сражение было окончено.

Лорчи оставили на плато Поющих Песков девятьсот с лишним своих людей. Триста из них погибли, прикрывая отступление Хозяев Гамелинов через каменные ворота центрального прохода.

Трех с лишним тысяч воинов не досчитались сыновья Варана. Дорого заплатили они за то, чтобы воткнуть колья своих шатров в бесплодные пески Дагаата.

Герфегест сделал три шага к краю смотровой площадки на Алмазном Гвозде. Три шага вправо. Еще три шага вправо. Лагерь, разбитый варанцами по указанию Шета оке Лагина, лежал внизу, на плато Поющих Песков. Смотри сколько хочешь. И слушай песню песка.

Опустошенная и безмолвная Хармана сидела у его ног, подобрав колени и уперев руки в полупрозрачную поверхность площадки. Она не смущалась своей неподобающей позы. Она смотрела на лагерь. И то, что она видела, не сулило ничего, кроме скорой смерти.

Варанцы готовили к бою оружие, вынесенное Шетом и Ганфалой из Молочной Котловины. Они сооружали метательные машины. Чинили и наращивали осадные лестницы. Чистили оружие. Грохотали кандалами для пленных. Если, конечно, кто-нибудь собирается брать пленных в сражении, которое произойдет завтра утром. В сражении, которое неминуемо, словно само утро.

С другого края – противоположного тому, на котором топтался Герфегест – можно было видеть, что Лорчи и Гамелины тоже не теряют даром времени. Дагаат – не самое идеальное место для того, чтобы на нем обороняться. Это не город, где даже на бочку кипящей смолы можно возлагать надежды. В Дагаате не живут люди. В Дагаате не разыщешь резервов оружия или продовольствия. И все же Дагаат – это крепость, и, как всякую крепость, ее нужно готовить к обороне.

Лорчи, в отличие от Гамелинов, не были поклонниками градостроительства. Их города, как правило, имели весьма низкие стены – у Лорчей не было в обычае прятаться в крепостях. «Если война дошла до стен столицы – значит, это проигранная война», – говорили Лорчи, прозревая валы, укрепления, подъемные мосты и прочие хитрости, до которых так охочи были мудрецы, сушащие головы над трактатами по фортификации. Как будут вести себя эти воины в несвойственной для них роли – в роли защитников крепости? Для Лорча ведь быть защитником – все равно что быть побежденным?

Озабоченный этими мыслями, Герфегест присел рядом с Харманой и положил руку ей на плечо. Кожа Харманы была холодна и суха. Ее взгляд был усталым и грустным. Последний раз столь обессиленной Герфегест видел ее в тот день, когда она усмиряла Совет Сильнейших. О чем думала она? О Лорчах? О Торвен-те, который словно бы под землю провалился с самого утра? О судьбах Дома Гамелинов? Герфегест не стал доискиваться до правды чередой бестактных и бессмысленных вопросов. Он лишь поцеловал ее руку – ту самую, на которой горел алмаз Перстня Конгетларов.

И вдруг откуда-то снизу, с той стороны, где Лорчи готовились к бою, послышалась песня. Пятьсот луженых мужских глоток затянули ее, и она, неказистая и странная, понеслась над погруженным в ночь островом, словно пыльный, жесткий ветер пустыни Легередан.

Сам-один я город победил! Сам-один я город загубил! Йоги-йоу! Йрги-йоу! Сам-один всех девок полонил! Сам-один добычу разделил! Йоги-йоу! Йоги-йоу!

Герфегест и Хармана переглянулись.

– Странные слова, моя госпожа, не правда ли? Тягучий напев Лорчей становился все слышне й. Все новые воины присоединялись к своим, умножая единение голосов. Теперь Герфегест уже не сомневался в том, что пение Лорчей отлично слышно и в лагере Шета оке Лагина.

– Не страннее всего остального, – с некоторым запозданием ответила Хармана.

Рядом с ними бесшумно, словно бы из-под земли, возникла фигура Торвента. Альбиноса. Урода. И все-таки отражения мастера Зикры Конгетлара. И все-таки регента, сына императора Лана Красного Панциря.

– Приветствую Гамелинов, – в своей обычной манере, нараспев, сказал Торвент.

– Где вы изволили праздновать труса. Ваше Величество? – беззлобно поинтересовался Герфегест.

– Я сохранял свою шкуру в подземельях Священного Острова, – спокойно ответил Торвент, кланяясь госпоже Хармане.

– И знаете ли вы. Ваше Величество, что произошло за то время, пока вы, пестуя свое любопытство, осматривали утробы Хуммерова Логова? – не переставал язвить Герфегест, чья сдержанность была без остатка истрачена в сражении.