карина - медведица,или легенда о Черном Янгаре

...пески и пески, куда ни глянь. Красное море идет по пятам, кусает за ноги. Солнце спустилось низко, слизывает шкуру Янгара. И та, уже не красная - черная, идет пузырями.

- Отпусти, - я говорю это саайо, не открывая рта. А она шипит и лишь крепче впивается в губы моего мужа. Он же, запрокинув голову, облизывает их. И вновь переживает тот момент, когда едва не умер... все разы, когда едва не умер.

Их слишком много для одного человека.

- Отпусти, - повторяю, уже не словами - рычанием.

- Он сам этого хочет, - голос саайо - шелест ветра, запутавшегося в сети ветвей. - Разве не видишь ты?

И рывком она сдирает тяжелые покровы чужой души.

- Гнилая.

- Черная, - возражаю я.

Выжженная. Выбитая.

Песками. Жарой. Людьми.

Искалеченная.

Изломы зарастали вкривь и вкось, как кости в руках неумелого лекаря. И я видела алые ленты старых шрамов, в которые впивались призрачные когти саайо. И под ними, глубже, толстую корку сукровицы. А под ней - еще одну рану, старую, незажившую...

- Оставь его, - я опускаюсь на четыре лапы, и бурая шкура прорастает в меня. Шерсть на загривке становится дыбом, а из горла уже не слова доносятся - рычание.

- Еще немного... - саайо разрывается между страхом и голодом.

- Нет.

- Поделимся? Мне - разум. Тебе - тело... сердце. Слышишь, как стучит.

И она, легким прикосновением когтя, заставляет сердце биться еще быстрее.

- Бери... бери... вкусное...

Сама же, прикипев к губам, тянет силы. Захлебывается от жадности.

- Прочь! - один прыжок и я оказываюсь рядом с саайо. Громко клацают зубы. И пожирательница снов визжит. Но раны ее быстро затягиваются. И я слышу шепот:

- Пусть сам выберет.

Туман вдруг становится плотным. И саайо, отпустив душу Янгхаара, лепит себя. Она рисует лицо, шею, плечи... тщательно и с любовью, мурлыча от предвкушения.

И вдруг я понимаю, кто сейчас встанет перед Янгаром.

- Ты? - он обрел дар речи. И руку прижал к груди, словно закрывая свежую рану.

- Я, - ответила саайо.

Мой голос.

И мое лицо такое непривычно красивое.

Шрама нет.

Но кожа бледнее обычного. И лицо приятно округло.

И вовсе я - улучшенная копия себя же.

- Ты ведь искал меня, - она склоняет голову на бок, почти касаясь плеча. Неужели мой муж не видит, насколько нечеловеческий это жест. - Искал, я знаю...

- Да.

- И ты не хотел меня обижать.

- Да.

Он смотрит на нее с таким восторгом, что я закрываю глаза.

Ложь.

- Ты просто не справился с собой, - саайо шагает навстречу. Она скользит по снегу, не оставляя следов. А я сдерживаю крик: открой глаза, Янгхаар Каапо! Неужели не способен ты отличить призрак от живого.

- Прости, - шепчет он и руку тянет, желая коснуться. Захватывает пальцами рыжую прядь, тянет и говорит удивленно. - Такая холодная...

- Согреешь меня?

- Такая бледная...

- Согрей, - просит саайо. Он же закрывает глаза и просит:

- Прикоснись ко мне. Пожалуйста.

Призрачная ладонь скользит по смуглой щеке, касается губ, запирая слова. А в следующий миг нож беззвучно останавливается у горла.

- Кто ты? - голос Янгхаара холодней льда.

- Я твоя жена...

- Нет, - он проводит по горлу, вспарывая кожу. И железо причиняет саайо боль. Она визжит и рвется, но крепко держит Янгхаар ее за руку. До тех пор держит, пока сама рука не исчезает.

Клочья тумана ложатся под ноги.

С рассветом и они растают.

Призрак меня исчезает, но я остаюсь. А Янгхаар Каапо, опустившись на колени, собирает снег. Он умывает лицо, трет яростно, точно желая стереть черноту. Он еще не очнулся ото сна, но душа его, растревоженная саайо, кричит от боли.

И решившись, я подхожу, касаюсь носом плеча, говорю:

- Пойдем со мной, Янгхаар Каапо. Я покажу тебе свой дом.

Горелую башню.

Глава 24. Обстоятельства

Седьмой день кряду трубили рога. И голос Великого Тура, отлитого из звонкой бронзы, распугивал тучи. Пятеро рабов, исходя потом, растягивали тяжелые меха, чтобы наполнить огромный рог звуком. И не было человека в Оленьем городе, который не знал бы, что, если заговорил Великий Тур, то быть переменам.

Но нынешние были в радость.

Не воевать будет Вилхо Кольцедаритель.

Свадьбу он играет.

И спешили гонцы, несли благую весть: радуйтесь, люди.

За кёнига.

И с кёнигом.

Невеста его славного рода Ину, великого Тридуба любимая дочь.

Прекрасна она, как молодая богиня. Добра. Нежна. И нет на всем Севере девы, более достойной...

...радуйтесь, люди.

Счастлив кёниг.

Готовились к свадьбе в доме Ину.

И юная невеста вернулась под опеку отца. Богатые дары отправил Ину в храмы, спеша снискать благословения богов. Щедро заплатил он и предсказателям: пусть истолкуют знаки небес.

Ответили храмы.

Благословили.

...все, кроме тех, что принадлежит безумной Кеннике. Трижды отправлял гонца к жрецам Ерхо Ину. И трижды оставались заперты врата храма. Злопамятна была богиня, не простила Тридубу той, первой свадьбы.

Ну и пускай себе.

Все равно не станет Вилхо спускаться в пещеры. Новым обрядам он следует: и проще они, и легче.

- Пятьсот золотых монет, - Пиркко бросила взгляд в зеркало, убеждаясь: хороша. - Он дал за меня пятьсот монет и гордится...

Пиркко заставила себя улыбнуться, но лишь краем губ. Радость, равно как и печаль, имела обыкновение оставлять на лице следы морщин. А Пиркко желала сохранить свою красоту.

Надолго.

Возможно, что и навсегда.

- Если бы ты знал, папочка, как мне противен этот...

Она дернула плечом, вспоминая будущего супруга.

Слизень.

Из тех, что живут на грибных шляпках. Мерзкое, никчемное существо, слабое и телом, и разумом. Податливое. Слушает он шепот Пиркко. Слышит.

Подчиняется.

И покорность его греет душу Пиркко.

- Знаю, - ласково произнес Ерхо Ину, касаясь волос дочери. - Прости.

Но разве был у него иной выход?

Разве отдал бы он любимую свою дочь Вилхо, когда б имел хоть малейший шанс победить в войне. И пусть бы сам ее затеял, но... кто ж знал, что сумеет Черный Янгар выжить.

И что столь силен окажется, собака...

...закрыл глаза Ерхо Ину, вспоминая, как славно горела такая вызывающе роскошная усадьба. И ложились люди Янгара, словно колосья под серпом. Кровь лилась во славу темного Маркку, владетеля битвы, копьеносца и мечника.

...огненные звери рвались к небесам, сыпали искрами, спеша солнце заслонить. И оно почти скрылось за светом свадебного этого костра.

...рассыпалась полумесяцем конница Ину, спешила отсечь пути к побегу.

...двойная цепь окружила храм. И копья поднялись к небу. Никто из рода Ину не ступил на освященную Кеннике землю, но разве много было той земли? Хватило, чтобы взять ее в кольцо да такое, что мышь не проскочит. И ждал Ину, считал мгновенья, на небосвод глядя.

...медленно открылись врата храма.