Анна Гаврилова - Тризна по князю Рюрику. Кровь за кровь! (сборник)

Вот узкие, длинные долблёнки бьярмов, вытащенные на берег. А в нескольких десятках шагов, кучкой, сидят повязанные пленные. Лиц в темноте не рассмотреть, только очертания. Посреди лагеря тускло мерцает пламя. Но уж разгорается — ярче и ярче, освещая уложенные в ряд трупы. Одежд на мертвецах нет.

Зверь появился внезапно. Просто шагнул из темноты в освещённый круг. Тут же припал к земле, пошёл, тяжело передвигая лоснящееся тело. После взвыл. Не волком, не медведем, а иначе. Ни Ловчан, ни Ултен прежде подобных звуков не слыхивали.

Будто вторя голосу зверя, пламень взметнулся к небу. Кажется, усеянная звёздами высь содрогнулась.

Кульдей первым различил клыки-бивни, огромные, до самой земли. Едва сдержал рвущийся из груди ужас. В тот же миг зверь поднялся на задние лапы и начал обходить костёр по внутреннему кругу, а священник осторожно выдохнул — не чудище, человек облачённый.

Бьярмы обступили костёр, внимая каждому жесту, каждому шагу вожака. В отсветах пламени они со спины не сильно отличались от своего предводителя.

Вскоре к шуму прибоя добавился низкий, гортанный звук. Ултен различил в нём песнь самой Преисподней. Уродливая рогатая морда диавола привиделась ему средь огненных языков — владыка Зла довольно скалился, предвкушая пир.

— Пойдём, — выдохнул кульдей.

Дружинник только зубами заскрежетал.

— Пойдём, — повторил Ултен.

— Рано, — процедил Ловчан.

— Нам всё равно не выстоять, — зашептал священник. — Так хоть обряд дикарский оборвём.

Воин оскалился, прошипел:

— Нет. Мы лучше свой обряд сотворим. Да такой, что бьярмы от всех богов отрекутся!

Кажется, кульдей впервые не испугался кровожадности словена.

— А разве одно другому мешает? — послышался сзади насмешливый шепот.

Обернулись разом. Ултен торопливо перекрестился, а Ловчан начал чертить в воздухе обережный знак, что ещё больше развеселило пришельца.

— Но как? — наконец выпалил священник. — Мы думали…

— А мне воевода с детства говорил, что думать вредно! — оскалился Розмич. — Рубить надо, чтоб руки не дрожали!

— И всё-таки? — поддержал кульдея Ловчан.

Розмич небрежно махнул ручищей.

— После расскажу.

— А нас-то как нашёл? — не унимался Ловчан.

— Чутьё! — заговорщицки прошептал «меченый» и важно ткнул пальцем в небо.

Впрочем, рассказывать о своём спасении правду не собирался. Не поверят.

…Сквозь ресницы Розмич углядел Его — высоченного, косая сажень в плечах. Борода волховская, седая.

Незнакомец склонился над ним, а Розмич сам того не заметил, как перестал притворяться и вперил в старика взгляд затравленного зверя.

— Не бойся, парень. На кой ляд ты мне сдался! — пробасил дед. — Чего разлёгся?

На тронутом всеми северными ветрами лице вроде бы глаза нет — левого. Примечательное такое — черты острые, словно прибрежные скалы, хищный горбатый нос, рот кривоват.

Розмич приподнялся на локте, силясь встать. Не тут-то было. Тогда незнакомец протянул ему длань, мощную и холодную, и человек уцепился за неё, как тонущий за спасительное весло.

Распрямился, пошатнулся, но устоял, удержанный цепким стариком. Был он много выше Розмича, да ещё сутулился.

— Благодарствую, отец. Но дальше уж я как-нибудь сам, — пробормотал Розмич, стараясь не глядеть на неведомого помощника.

— Другой бы спорить стал, а я всегда «пожалуйста», — ухмыльнулся седобородый и отступил, словно полмира высвободил из тени.

— Кто ж ты есть, добрый человек? — спросил дружинник, вытряхивая из-под рубахи да бро́ни въедливый песок.

— Лодочник. Перевозчик я, — отозвался басовитый незнакомец.

— Выходит, сами боги тебя послали. Так бы и провалялся без памяти, кабы не ты… — рассудил Розмич, поглядев на красноватые облака над Онегой.

— Это как посудить. Но поспешай в другой раз медленней, — вымолвил старик, тяжело присаживаясь на обломок скалы так, чтобы быть вровень с Розмичем.

Тот нащупал на груди обереги, поцеловал, сунул под рубаху: «Выручили!»

— Кабы не сосенки молоденькие да не лишайник богатый, в лепёшку бы ты, парень, расшибся, — пояснил бородач, указывая на крутой склон, с которого падал дружинник.

Розмич схватился за пояс — нож на месте, но вот меч! Да неужто выронил? Летел кубарем да вверх тормашками?!

— Там… — продолжил высокий, как мысли читал.

И точно, на песке поблёскивал верный ему доселе клинок. Не дался супостатам! Розмич ликовал. Поднял, огладил, вытер руду, окровавив рукав.

— Раз уж ты меня выручаешь сегодня, отец, так не скажешь ли, видал ещё кого? Век твою услугу помнить стану, а жив буду — за наградой не постою.

— Сделай то, что должен, Розмич. А там сочтёмся, — молвил басом нежданный помощник.

— Откуда знаешь имя моё? — изумился тот.

— Женщина звала: «Розмич! Розмич!» Я и смекнул, что ты это, — пояснил седобородый и сверкнул единственным оком.

Сердце Розмича споткнулось и тут же заныло. Даже боги не знают, как трудно было побороть это сладко-щемящее чувство. Но в последний раз мысли о синих глазах Затеи обошлись слишком дорого. Он теперь скорее Онежское море выпьет, чем позволит себе повторить ошибку.

— Не иначе Затея! Напали на нас, не отбились. Эх, кабы знать, где бьярма сыскать.

— А где потерял, там и ищи, молодец. Пора мне, — старик поднялся, вырос над Розмичем исполином, а в руке — как только дружинник прежде не приметил — копьё, да нет — посох дорожный. — Дальше ты сам, голова, чай, не для шапки будет, — сказал да и шагнул, уж у самой воды стоит.

— Стой, дед! — крикнул Розмич ему вслед. — Ты куда? Если лодочник, так у тебя и лодья имеется?

— Знамо дело, есть. Но не про тебя. Сказал же, мне на тот берег. А твои дела решать на этом, — отозвался старик басом.

«Розмич!!!» — вдруг донеслось издалека.

— Ну и шут с тобой! — выругался дружинник и, огибая валуны, заторопился на зов, крепко сжимая рукоять.

Он всё же обернулся на бегу, но перевозчика и след простыл, и лодки его не видать.

Песнь бьярмов была длинной и зловещей, вот только суровому Юмоле вряд ли понравилась, иначе не позволил бы Розмичу вот так запросто подкрасться к самой кромке озарённого светом круга. А может, заслушался громовержец и, роняя слёзы умиления, не заметил смельчака… С богами-то, как и с людьми, всякое бывает.

Ловчан притаился немногим дальше. При нём, кроме меча, по-прежнему лук и остаток стрел в колчане. Ултен с проворством мальчишки пробрался на другую сторону площадки: если удастся — освободит пленных, если нет — нападёт. Все замерли!

Розмич оказался до того близко, что в дымном воздухе мог различить запах сырых кож и крепкого пота. Собранный, изготовившийся к прыжку, как лютый зверь, он недовольно морщился — ну и вонища! У каждого врага свой запах, особенный. Но ни лопь с корелою, ни даны, ни другие, встреченные в битве, не воняли так явственно, как эти.