Наталья Резанова - Последняя крепость

Бран промолчал. Одному его Мавет точно научила — не отвечать на вопросы, подумал он и машинально принялся тихо насвистывать мелодию, которую всегда свистела она.

И тогда впервые он увидел в лице Омри Га-Хода, человека, не боящегося ни убийства, ни унижения, презиравшего все и вся, — страх. Смертный ужас исказил это безупречно красивое лицо.

— Откуда? — прошептал-прошипел он. — Ты же чужой, ты не можешь этого знать…

Так же молча Бран заткнул ему кляпом рот, проверил прочность узлов на руках и ногах. И направился к дороге.

Ждать у Четырех Камней ему пришлось не так уж долго, но ему показалось, что прошла вечность, прежде чем вдалеке появился всадник с вьючной лошадью в поводу. «Если ты увидишь в Нептаре всадника верхом на лошади…» Это была не Мавет… нет, Мавет, только не та, что в городе. На плечах у нее был старый нептарский плащ, которого он не видел на ней со времен Столицы, а лицо она обмотала платком, так что были видны одни глаза. Так делали нептары, отправляясь в путь, — Бран знал это с войны — не затем, чтобы скрыть лицо, а для того лишь, чтобы защитить рот и нос от горячего ветра, песка пустыни и дорожной пыли.

Бран вышел из-за камня и, когда она подъехала, поймал поводья.

Мавет спрыгнула наземь. Немой вопрос читался в ее разных глазах.

— Да, — сказал Бран. — Он там. — И указал в сторону заброшенной стоянки.

Мавет стояла и молчала. И внезапно Брану стало страшно. Особенно потому, что он не мог понять природу этого томительного, сосущего страха — и причину его. Потом Мавет вздохнула и освободила узел платка, скрывавшего рот.

— Идем.

И стиснувший сердце страх ушел, испарился. Стало легко и радостно, как никогда. Нет — как всегда.

Они взяли лошадей — на второй были бурдюки с водой и еще какие-то сумки

— когда она успела? — и пошли к стоянке. Все еще не отойдя душой от этого приступа радости. Бран подробно и многословно рассказывал обо всем, что произошло, и как держал себя Омри. Не скрыл он и как повел себя министр, когда Бран засвистел, — уж очень странно это было.

Она поморщилась.

— Это ты зря, пожалуй…

— А почему он так испугался? Что это такое? Ты же говорила, что этой песни никто не помнит.

— Это боевая песня нокэмов. Так что ее и вправду мало кто помнит. Некому помнить. Но Омри, когда он был полководцем… он мог ее знать. n А о чем эта песня? Про что там? Мавет остановилась. Брови ее сдвинулись к переносице: одна — ровная дуга, другая — рассеченная. n — «Сила моя не умрет…» Нет, не то. «Воля…» — Впервые он увидел, как она растерялась. В замешательстве посмотрела на Брана. — Я не могу перевести. Слова не поддаются. В имперском просто нет таких понятий… — Тряхнула головой. — А может, и хорошо, что ты засвистел. Это мысль.

Все дорогу, что они везли Омри — связанного, большей частью с мешком на голове, — боевая песня нокэмов сопровождала его. Эта игра развлекала Брана необыкновенно. Он уже уяснил, что Омри Га-Ход не испытывает страха ни перед императором, ни перед наемными убийцами. Нокэмы — другое дело. К тому же — это разъяснила Мавет — когда человек свистит, не поет, нельзя определить голос. Пусть Омри не знает, сколько их здесь. Хоть у него и мешок на голове, но останавливаться все равно приходится, давать отдых лошадям, кормить-поить Омри и прочее — и мешок надо снимать. Они сменяли друг друга, до Омри доносились обрывки разговоров, но лицо Мавет было скрыто, а по ее голосу, особливо приглушенному, трудно было угадать женщину.

Первое время они очень спешили и передвигались больше по ночам. Пропавшего министра наверняка уже искали. Вряд ли власти Малого Империума могли предположить, что похитители направляются в Нааму (честно говоря, после стольких перетрясок нынешние чиновники могли вообще забыть об ее существовании), но такой возможности нельзя было исключать. Но в таком случае погоня направилась по другой дороге, дальше к северо-востоку, вдоль Горьких Вод. Бран и сам когда-то шел с армией по этой самой дороге и полагал, что она единственная. Нет, говорила Мавет, это была единственная дорога, по которой к Нааме могли приблизиться войска, — обходная. Есть и другой путь, гораздо хуже и гораздо короче, по нему они и отправятся.

В пути они никого не встретили. Пустыня — она пустыня и есть, счел Бран, но Мавет говорила, что раньше здесь было не так уж пустынно. Кочевали пастухи со стадами, ходили особо отчаянные караванщики, не боявшиеся львов предгорий. Теперь всех этих пастухов и торговцев угнали рабами в империю, а львов… львов теперь бояться нечего. За месяцы осады в предгорьях имперские офицеры развлекались охотой и перебили львов начисто. Надо же им было доказывать свою доблесть. А переселенцы сюда не рвались. Земля и без того неплодородная, а близость развалин Наамы внушала страх.

Итак, они пересекали пустыню, останавливаясь только для отдыха. Если бы Мавет заранее не озаботилась об еде и питье, было бы хуже. Правда, им приходилось замечать бродящих в поисках редкой травы одичалых коз, и в случае необходимости Бран мог бы поймать и заколоть одну из них. Но времени не было. С водой, сказала Мавет, дальше будет лучше. В горах есть родники.

Омри, такой разговорчивый вначале, теперь молчал. Он был уроженцем этой страны, когда ему представлялась возможность, узнавал приметы местности и не мог не понимать, куда его везут. Можно было лишь догадываться, что он чувствовал.

И что чувствует Мавет.

На четвертый день, когда они достигли предгорий и Бран ехал, насвистывая песню нокэмов, Мавет сделала ему знак замолчать.

На привале он спросил, в чем дело.

— Пора прекратить игру с песней.

— Почему?

— С этим нельзя играть. Я поступила дурно. Этот приговор отличному способу припугнуть врага поверг Брана в недоумение. Но он знал, как трудно спорить с Мавет, и не стал этого делать.

Впрочем, назавтра стало не до свиста. То, куда они ступили, дорогой, даже плохой, счесть было невозможно. Ее и тропой-то можно было назвать с трудом. Гадючьим ходом извивалась она то между сомкнутых скал, то по краю отвесной пропасти, и всадник по ней мог проехать только один, да и то с трудом. Немудрено, что Аммон, даже если и был уведомлен об этой тропе, предпочел воспользоваться обходной дорогой.

Узнав, что им предстоит миновать пропасти, Бран привязал пленника к лошади. Омри, конечно, не нокэм, обязанный убивать себя, чтобы избежать унижения, но в отчаянии люди всякое способны над собой сотворить. И что скажет Мавет, если Омри бросится в пропасть?

Пока что Мавет, которая всегда точно помнила цифры, сказала, что, насколько ей известно, тропа насчитывает пятнадцать тысяч шагов. Брану при таких обстоятельствах в голову бы не пришло считать шаги. Мавет постоянно ехала впереди — разведывала дорогу на предмет завалов. Возвращалась пешком, приносила воду в бурдюке — значит, были здесь родники и помимо той пещеры. Скалы нависали над ними, и в горах казалось прохладнее, хотя солнце палило все так же немилосердно. И кровь колотилась в висках, и сердце билось в диком возбуждении — от этой жары ли, от горного воздуха, просто от голода. Бран вел за собой в поводу коня со спеленутым министром. Тот за все время произнес только два слова по-нептарски. Бран запомнил их и, когда Мавет в очередной раз вернулась с водой, сообщил ей. Тут она перевела без затруднений. «Фанатики! Безумцы!»