Олег Верещагин - Последний воин

Впрочем, ещё до крика Вилина все заметили над горизонтом холодную белую дневную звезду. Но никто не сказал ни слова, а Гарав не спросил, что это, обрадованный близостью твёрдой земли.

А это сиял на высокой беломраморной колонне огромный хрустальный шар, вбиравший свет Солнца, Луны и Звёзд — памятник, поставленный на том месте, где в 3261 году Второй Эпохи великий Король Нуменора Ар-Фаразон Золотой ступил на землю Средиземья, чтобы нанести страшное поражение Саурону… и быть побеждённым своим собственным страхом. У бежавших от гнева обезумевшего Короля Верных Нуменорцев не поднялась рука уничтожить памятник злодею, в своём сумасшествии погубившему Нуменор — потому что никто из них не мог расстаться с памятью о грозном величии своей, пусть и падшей, родины.

Иногда символы и памятники по прошествии времени начинают значить для людей совсем не то, в честь чего они воздвигались.

К этому времени вокруг корабля уже кишмя кишели рыбачьи лодки, набитые харадримцами-рыбаками. Все предлагали товар — в основном ту же рыбу, только что выловленную. Хватало вокруг и других кораблей — в основном таких же небольших, как и «Аганалло», парусных. Но Гарав увидел несколько чёрных плоских галер, похожих на морских хищников — словно бы наевшись, они лежали на воде, распростёрши вёсла-лапы, с высоко подобранными алыми парусами-фестонами. Это были корабли с юга, из земель, полностью враждебных Гондору. Не на словах, конечно — по сути. На словах и тем более на деле бросить открытый вызов королевству пока что не находилось смельчаков. Стоявшие у банок высокобортные дромоны, со своими увешанными щитами надстройками похожие на плавучие крепости, с метательными машинами и штурмовыми мостиками, зримо и весомо подтверждали морскую мощь Гондора. Примерно так перед расставанием с гордостью сказал своему новому сухопутному другу Вилин. Юнга боготворил Адмирала Кастамира — того самого Кастамира, о котором Эйнор говорил со злостью и презрением. И Гарав в который раз подумал, пожимая на прощанье предплечье юнги, как всё запутано в мире…

…Как понял Гарав, Умбаром Гондорским тут называли только порт, в который они прибыли. Точнее — укреплённый город-порт, расположенный и на материке, и на островах, нескольких мелких и одном крупном, гористом. А уже почти за городской стеной начинались земли сразу нескольких харадских царств, в нескольких из них правили династии Чёрных Нуменорцев. Эти царства — те, что ближе — тоже назывались Умбаром, и вроде бы гондорцы ими одно время владели. Некоторые из них и сейчас платили Гондору дань.

Вообще Гарав не без удивления понял ещё и то, что харадцы — люди разные. Собственно, не было никаких харадцев, и сами себя они так не называли. Среди них можно было встретить людей, похожих на индусов, и негров-неграми, плюс все промежуточные стадии. Очень многие поклонялись Валар — но именно поклонялись как богам, что само по себе было неправильно, по словам Эйнора, — да ещё и изображали их в самых диких обличьях. Впрочем, это как раз Гарава — после изображения Эру, виденного у форохэйл, — уже не удивляло. Удивительней оказалось, что харадримы откровенно побаивались Тьмы и Неназываемого, а кое-кто открыто и брезгливо сторонился исповедовавших его культ.

Эйнор ещё в Зимре, когда зашёл как-то такой разговор, сказал, что в этом ничего удивительного нет. Вастаки — те настолько пропитаны Злом, что для них поклонение Великой Тьме уже органичная часть религии. Но вот кхандские варьяги, к примеру, вовсе не верят в Неназываемого.Их вера — духи предков. Другое дело, добавил Эйнор, кому служат эти духи и чью волю передают потомкам… А у харадцев всё ещё сложнее. Ведь их-то схватки Тьмы и Света затронули только в самом начале Второй Эпохи, а в Первую их предкам удалось ускользнуть на юг от войн Моргота с эльфами и аданами, про них и забыли! Только потом Саурон явился к ним с лживыми и льстивыми речами о страшных белых демонах Запада, которые трясли землю и плескали море, как воду в чашке. А позже нуменорцы — увы — и сами подтвердили многое из сказанного злобным местоблюстителем Неназываемого. Поэтому у харадцев — особенно у тех, кто жил дальше на юг — положение было тяжкое. Им очень нелегко жилось под властью своих царьков или князей-морэдайн, соревновавшихся друг с другом в мерзостях и вытягивании жил простому народу — но и «инканусов» [42] «Приползший с Запада» (харад.). с их непонятным и неосязаемым, но вездесущим Эру они тоже боялись до дрожи в коленках. Ну и понятно — «свой палач лучше чужого».

В Средиземье не было такого понятия, как «религиозная организация». Гарав, потрясенный этой мыслью, тоже ещё в Зимре стал набрасывать — то по-русски, то рунами на адунайке, как приходилось и ложилось на руку в конкретный момент — труд не труд, а так — отдельные заметки, которые назвал довольно-таки претенциозно, как и полагается охваченному какой-то высокой мыслью подростку: «Слово Света».Это было что-то вроде философского трактата в смеси с инструкцией к миссионерству. Обоснование труда было простым: если не противовопоставить Тьме силу слова, силу Музыки Эру, которую понесут в разные народы специально подготовленные люди — то мечи, храбрость и верность защитников Запада неизбежно уступят: волны и волны оглушённых вражескими речами народов будут катиться с Востока, и какая-то неизбежно окажется достаточно большой и опьянённой ложью, чтобы захлестнуть Средиземье до самых Серебристых Гаваней. Так и написал! И вот теперь дал прочесть Эйнору, сам сидел рядом и растолковывал написанное по-русски.

Эйнор читал и слушал очень внимательно. Невероятно внимательно. Ни разу ничего не переспросил и не уточнил, но внимание было даже в его дыхании, даже во взгляде…

— Это понравилось бы Саруману, — сказал он задумчиво, когда Гарав закончил и извинился, что это так — пока наброски, да и то малая часть. — Честное слово, тебе стоит с ним об этом поговорить. Я устрою вам встречу при первой возможности.

— С Саруманом? — Гарав насторожился и притих. В свете его знаний о Сарумане такая похвала казалась скользкой, а перспектива не радовала. Впрочем, сейчас-то Саруман, кажется, всё-таки «нормальный»… — А ты-то сам что скажешь, Эйнор?

Эйнор ответил не сразу, и стало слышно, как песок — поднялся ночной восточный ветер — шуршит и скребётся о полог палатки.

— Помнишь изображение Эру у лоссотов? — вдруг спросил он, и Гарав удивлённо кивнул. — Я боюсь вот чего… Точнее — я не понимаю. Ещё точнее — я не знаю. — В голосе Эйнора неожиданно прорвалась мука, Гарав даже придвинулся ближе, заглянул в лицо. — Если можно докатиться — не худшему из народов людей! — до изображения Единого в виде обмазанного тухлой кровью идола… не станется ли так, что из храмов Тьмы они повыкидывают статуи Неназываемого, чтобы… чтобы поставить туда новые статуи — и тем кончится дело? Гарав, понимаешь, даже Люди Сумерек не слышат Музыки внятно. Что уж говорить о Людях Тьмы! А ведь её все должны были слышать, так было задумано — но — не слышат!Самое страшное… — Он мучительно потёр виски кулаками, даже надавил. — Ох, Волчонок… Мне рассказывал однажды Фередир про вождя по имени Вотэйн, который объявил себя богом, он эту историю любит… Люди не хотятслышать. Им проще, когда бог живёт в соседнем доме, только побольше, и с утра швыряется молниями в тех, кто ночью злодейски обмочил соседский забор… Даже для тех, кто близок к нам по крови. Ты пишешь — придут умные и добрые и научат их… Но тут же ты пишешь, что этих умных и добрых могут поднять на копья, и, чтобы такого не случилось, придут храбрые и сильные, чтобы охранять умных и добрых… Как там у тебя?