Андрей Стригин - Последний блюз ночных

— Будешь смеяться, но ты неправ, меня не тянет в Отстойник, меня безжалостно швыряют сюда. Мне не доставляет удовольствие взирать на дымящуюся землю и вздрагивать от присутствия хищных душ, да и общаться с тобой тяжело… не в обиду будет сказано.

— Вероятно, тебе хотят показать, что незыблемое может стать зыбким, — стебельки с глазами колыхнулись как щупальца актинии.

— Зачем?

— В твоём мире нарушается стабильность, это тянет за собой изменения всех Реальностей, вот и нас затронуло.

— И что мне делать? — пугаюсь я.

— Действовать.

— Как!

— Посоветуйся со своей совестью.

— Это эфемерно, — я разочарован.

— Совесть является частью души, — все стебельки выпрямились в мою сторону.

— Причём здесь душа? — хмыкаю я.

— Душа, это информация, собранная по крупицам с момента рождения мироздания. Кто обладает всей информацией, тот Бог, — оглушил меня умозаключениями Пастух.

— Вот почему в сказаниях все черти хотят завладеть душой, им нужна информация, а это скачёк в развитии, — меня озаряет словно вспышкой от атомной бомбы.

— Верно, ты мыслишь глобально. Теперь понимаешь, зачем кто-то пытается завладеть душами в Отстойнике?

— Главный Бес хочет поменяться местами с самим Создателем, — я холодею от ужаса.

— Где-то так, — соглашается Пастух, — а ведь как хитро поступил, разрушил планеты, согнал все души в одну кучу, теперь и взять их легче всем скопом. Это проще, чем гоняться за каждой в отдельности.

— Кошмар! — я суетливо взмахиваю крыльями, мельтешу перед его бесчисленными глазами, словно муха, дёргающаяся на тонкой паутине.

— У меня сейчас голова закружится, — недовольно громыхнул Пастух.

— Шутишь? У тебя нет головы, — застыл от неожиданности я.

— Считаешь, что у меня одно лишь брюхо? — над землёй пронёсся шквал из молний, — мой собеседник искренне веселится.

Просыпаюсь в купе, уже утро, перестук колёс звучит как музыка.

— Опять неизвестно где шлялся, а предупредить слабо было? — слышится недовольный голос Риты. — Ну, и где раки?

— Какие раки? — сладко зеваю, что хрустнули за ушами косточки.

— А где ты сейчас был?

Обрывки сна выстраиваются в чёткие картинки, я всё вспоминаю и мрачнею.

— Что с тобой? — пугается Рита.

— Там где я был, раки не водятся, — глухо говорю я.

— Расскажи, — требует Эдик.

Смотрю на него с удивлением, он никогда с таким нажимом со мной не разговаривал. Катя отставляет в сторону лак для ногтей, с тревогой смотрит, сквозь контактные линзы пробивается изумрудный свет.

— Сами напросились, — мой рассказ, если не поверг их в уныние, то обеспокоил основательно. Даже Эдик надолго замолчал, затем с удовлетворением изрёк:- Я давно пришёл к выводу, после смерти человека, их души образуют некие информационные поля и, если кто сможет с ними контактировать, обретёт небывалые познания.

— Один лишь возникает вопрос, а стоит ли это делать? — хищно раздувает ноздри Катя.

— Не всегда стоит, «всякому плоду своё время», — кивает Эдик, ласково глянув на Катю, — но иногда хочется, что-нибудь стащить непотребное, — его бородка растягивается от уха до уха.

А ведь не упустит возможности украсть, внимательно глянул на друга, в этом и заключается человек, ему всегда, что-то не хватает.

Рита слушает нас, глаза круглые, на лице недоумение, затем фыркает и изрекает:- Вы не читали классиков марксизма-ленинизма, там чётко прописано, бога нет, следовательно, души тоже.

— Что? — мы все оборачиваемся к ней.

— Бездушная ты у нас, — смеясь, одаривает её высокомерным взглядом Катя. — А как же все твои превращения, упыри и прочие.

— А… метаморфозы тела, — отмахивается Рита.

— Всё правильно, крокодилёнок, вылупившийся из яйца, стремится к воде, а не в пустыню навстречу гибели, только потому, что он просто крокодил, а не по велению информации накопленной у него в генах, — улыбается Эдик.

— Всё верно! — упрямо тряхнула головой Рита.

Невероятно, на каждом шагу сталкиваемся с явно нематериальным миром и, всё равно, у неё главенствуют материалистические идеи: Бога нет, души нет, есть партия, которая показывает дорогу, скажет «фас» и ринется Рита в бой.

— Если б вы знали, какой у меня отец, — Рита с гордостью обводит нас горящим взглядом, — сколько для страны сделал. Он даже песни пишет, жаль, гитары нет, так бы напела. У него вообще один хит есть: «Оборотни в погонах», за душу хватает, слезу прошибает.

— Да кто ж спорит, подруга, — Катя с сожалением качает головой, достаёт термос со своим неизменным кофе, — взбодримся, что-то меня в сон потянуло.

Рита надулась, понимает, единомышленников среди нас нет. Стараясь разредить обстановку, обнимаю её за плечи:- Ты в Москве была?

— Любой советский человек хоть один раз, но должен побывать в Москве, — назидательно поднимает она брови.

— В мавзолей Ленина ходила, — я чмокаю её в макушку, она мгновенно оттаяла:- И ещё в цирк, в зоопарк, в планетарий, в музеи. Мне нравится Москва. Когда я была маленькой, ещё мама была жива, мы любили гулять в парке и собирать шампиньоны. Представляете, они прямо из асфальта росли! А ещё, с мальчишками поджигали тополиный пух, его там как снега зимой.

— И сейчас летом много, — замечаю я.

Рита утыкается мне в грудь, едва не мурлычет от счастья. А я вздыхаю, вряд ли будет у нас время ходить по музеям, засосёт нас Москва, главное, чтоб — не насмерть.

Природа за окнами разительно поменялась, куда не кинь взгляд, всё засыпано снегом, поля, перелески — красота, дух захватывает, но и существенно похолодало, сквозь щели, в купе проникают бодрящие струйки воздуха.

Люблю ездить в поездах, это словно другой мир. Мимо пролетают деревни, города, леса, проносимся по гудящим мостам, внизу мелькают реки, видим людей, но они так далеки от нас со своими проблемами. Лежим на полках, слушаем перестук колёс, иногда разговариваем, перекидываемся в картишки, читаем или просто мечтаем. Время словно останавливается, можно расслабиться и наслаждаться покоем. Но когда-то всё это уйдёт, вторая половина дня — скоро Москва.

Вот мы и на перроне. Вокруг суетится народ, под ногами чавкает грязный снег, волоча за собой сумки, тащимся в метро.

У турникетов к нам не преминул привязаться патруль. На левой руке у меня собственная сумка, а на правой — Ритина поклажа, поэтому я замешкался с отдачей чести. Капитан мотострелковых войск укоризненно качает головой, надувает щёки, хмурит брови:- Почему не отдаёте честь вышестоящему офицеру?

— Не хотел сумки бросать в грязь, — искренне говорю я.

— Ваши документы, — набычился капитан.

Не стал ничего усложнять, раскрываю удостоверение старшего лейтенанта КГБ. Глаза у капитана округляются, искоса кидает взгляд на мою форму, поспешно отдаёт честь и уводит своих бойцов прочь.