Роджер Желязны - Миры Роджера Желязны. Том 17

Мак расставил колбы и горелки и готовился начать магические действия, когда раздался стук в дверь и в комнату решительным шагом вошел Фра Джироламо Савонарола — самый знаменитый нищенствующий монах своей эпохи.

Монах-проповедник, о котором судачила вся Италия, был высок и бледен как призрак. Он впился в Лоренцо Медичи горящим взглядом и произнес:

— Мне сказали, что вы желали меня зачем-то видеть.

— Да, брат, — произнес Медичи. — Я знаю, наши взгляды во многом расходятся, но мы оба согласны в том, что Италия должна быть крепкой державой, лира — твердой валютой, а клирикам пора умерить их алчность. Я хотел бы исповедоваться вам и получить отпущение грехов.

— Сделаю это с превеликой охотой, — сказал Савонарола, доставая из-за пазухи свиток пергамента, — но лишь после того, как вы подпишете документ, по которому все ваше движимое и недвижимое имущество перейдет благотворительному фонду, организованному мной. Все ваши богатства будут розданы бедным.

Он проворно подскочил к постели, быстро наклонился и положил развернутый свиток перед слезящимися глазами Медичи. Это проворство было нехарактерно для тощего, изнуренного лихорадкой Савонаролы. Распрямляясь, он невольно охнул от боли. Бедняга страдал от множества болезней — в том числе и от гнилых зубов, и никакие молитвы не спасали его.

Медичи внимательно прочел документ, подозрительно щурясь на каждое слово.

— Брат, — наконец произнес он, — ты предлагаешь суровые условия сделки. Я готов щедро одарить церковь, но и о родственниках не могу не позаботиться.

— О них Господь позаботится, — сказал Савонарола.

— Боюсь, у Господа дел невпроворот, он может и забыть о моих родственниках, — твердо возразил Медичи.

— Полагаю, я готов начать лечение, — ввернул Мак, замечая, что новый пришелец оттесняет его на задний план.

— Подписывайте документ! — выкрикнул Савонарола. — Признайте себя великим грешником!

— Я решил, Джироламо. Я поговорю с Господом напрямую. А тебе ничего не скажу!

— Я монах, слуга Господень!..

— Ты полон суетного тщеславия и гордыни, — сказал Медичи. — Можешь идти к черту! Фауст! Начинай лечение!

Мак поспешно достал склянку со снадобьем и попробовал вынуть пробку. Но это оказалось делом сложным и долгим — пробку придерживала проволочка, такую не открыть без щипчиков. А какие щипчики в ту эпоху, когда не существовало стольких полезных вещей — в том числе и циркуля!

Тем временем Медичи и Савонарола громко пререкались, слуги робко жались по углам, снаружи доносился колокольный звон… Наконец пробка поддалась, Мак торжествующе хмыкнул и повернулся в сторону Медичи, который за секунду до этого как-то странно замолчал на середине фразы.

То, что Мак увидел, ошеломило его. Лоренцо Медичи лежал неподвижно, с отвисшей челюстью. Его глаза слепо смотрели в пустоту — казалось, они все еще слезятся, уже подернутые молочной пеленой смерти.

Умер?!

— Вы не смеете, не смеете! Не подкладывайте мне такую свинью! — бормотал Мак, дрожащей рукой вливая содержимое пузырька в приоткрытый рот Медичи. Жидкость пузырясь выливалась обратно. Великий тиран был мертв, окончательно и бесповоротно.

Слуги беззастенчиво костерили горе-лекаря, и их крики мешались с проклятиями, которыми осыпал покойного Савонарола, потрясая рукой с неподписанным документом. Мак то бочком-бочком, то пятясь поспешил вон из комнаты и, оказавшись в коридоре, вприпрыжку понесся прочь.

Шагах в ста от палаццо он внезапно остановился — с ощущением, что забыл внутри что-то важное. Ах, черт! Золотую ванночку со страху позабыл прихватить! У Мака хватило отваги повернуть назад, но куда там — его подхватила, завертела в водовороте и поволокла прочь праздничная толпа флорентийцев — крутом хохотали, визжали, улюлюкали, горланили псалмы с интонациями непристойных песен. Приближался момент сожжения вещей в пламени очистительного костра, и весь город ополоумел в ожидании великого события.

Толпа мчалась к центру города, гулко стуча башмаками по булыжнику мостовой. Повсюду царила самая праздничная атмосфера. Множество пьяниц успели уже хорошенько набраться и дремали под деревьями или в арках подъездов. Детей было видимо-невидимо, они весело резвились и упивались всеобщей суматохой. Все лавки были для безопасности не просто закрыты — даже двери в них были заколочены досками. Позвякивали копыта лошадей под стражниками в сверкающих доспехах и ало-черных кафтанах, и Маку приходилось время от времени вжиматься в ближайший дверной проем, чтобы его не раздавили.

— Эй, дурья башка, поосторожней! — услышал он задиристый голос.

— Простите, солдаты меня толкнули…

— Какие к черту солдаты, вы мне ногу отдавили!

Мак невольно задержал взгляд на мужчине, которому он наступил на ногу. Высокий, статный, голова идеальных пропорций, словно у статуи греческого Аполлона. Одет богато и со вкусом — в плащ, отороченный темным мехом, в шляпе торчит страусиное перо — такое можно достать только у заморских купцов или в местном зверинце. Мужчина тоже пристально уставился на Мака большими ясными глазами.

— Извините, — сказал он, — мы с вами, часом, не знакомы?

— Сомневаюсь, — ответил Мак. — Я нездешний.

— Забавно. Тот, кого я разыскиваю, тоже нездешний. Позвольте представиться, меня зовут Пико делла Мирандола. Быть может, вы слыхали обо мне?

Разумеется — от Мефистофеля, который назвал Мирандолу одним из величайших алхимиков Ренессанса. Но Мак — лишь бы не навлечь на себя какую-нибудь неожиданную беду — решил соврать.

— Боюсь, что не слыхал. И мне не думается, что я именно тот, кого вы разыскиваете. Это было бы слишком большим совпадением.

— Ну, это в обычной жизни потрясающие совпадения большая редкость, — сказал Пико. — Но когда в ход пускается магия, совпадения становятся вещью почти обыкновенной. Итак, я намеревался кое-кого встретить. Не вас ли?

— Кого вы намеревались встретить?

— Иоганна Фауста, великого мага из Виттенберга.

— Сроду не слыхал о таком, — без заминки отчеканил Мак. Он мигом сообразил, что этому человека мог назначить встречу настоящий Фауст, которого Мак предпочитал называть про себя Второй Фауст. У Пико делла Мирандолы была слава великого чародея со злодейскими замашками. Откуда Маку знать, быть может, Фауст и этот алхимик переписывались сквозь столетия, с них станется, они, чародеи эти, на всякое способны. Поговаривают, им даже смерть нипочем, они ее преодолевают путем магии.

— Так вы точно не Фауст? — спросил Пико.

— Вы сомневаетесь, помню ли я свое имя? Ха-ха-ха! Нет, я никакой не Фауст. Простите, мне надо поторапливаться: не хочу пропустить всеочищающий костер.