Роджер Желязны - Миры Роджера Желязны. Том 17

— Это невозможно, — сказала Илит.

— Не тот ответ, которого ты ждала? Прости, я предупреждал: система поиска информации дает сбои.

— Понимаю. Но ведь ты говорил, что можешь обойти трудности.

— Я их обошел и обнаружил именно такой ответ: три часа утра.

— Так, значит, больше ничего уточнить нельзя? Спасибо и на том. Посмотрим, как можно употребить эти сведения. Еще раз спасибо.

Илит поспешила обратно к Марии Антуанетте.

— Который нынче у вас час? — спросила она первым делом.

— Двенадцатый, — ответила королева, взглянув на свои песочные часы.

— Странно, а на моих только восемь, — сказала Илит. — Ладно, черт с ним. Быстро спускаемся вниз!

— Я готова, только сумочку прихвачу.

Чуть поодаль от парадных дверей высокий кучер прохаживался в темноте вокруг кареты, чтобы кровь в ногах не застаивалась, и время от времени заглядывал в карету, где на сиденье стояли песочные часы в футляре из красного дерева — их следовало переворачивать каждый час.

— Проклятье, проклятье, проклятье! — приговаривал он по-шведски.

И вот наконец дверь распахнулась, и в сторону кучера заспешили две женщины: блондинка и брюнетка.

— Ваше величество! — воскликнул кучер. — Где вы пропадали столько времени!

— Что ты имеешь в виду? Я пришла вовремя! — сказала королева.

— Простите покорно, однако осмелюсь возразить, вы опоздали на четыре часа. Теперь весь план под вопросом!

— Я отнюдь не опоздала! — Антуанетта повернулась к Илит: — Который сейчас час?

— Восемь.

— А на моих одиннадцать! — упрямилась королева.

— А на моих три часа утра! — сказал кучер.

Все трое уставились друг на друга в свете каретного фонаря и разом засетовали о том, сколько бед приносит неунифицированное время. Илит с болью в сердце осознала, что Мария Антуанетта жила по французскому королевскому времени, кучер — по шведскому, а она сама — по средненебесному времени…

И во всех этих временных системах — а если есть иные, то и в них, — Мария Антуанетта безнадежно опоздала на жизненно важную встречу.

Кучер вздохнул:

— Делать нечего. Садитесь в карету и в путь. Но мы опаздываем, чудовищно опаздываем!

Кто-то грубо затряс за плечо Мака, мирно дремавшего на диване в Отель-де-Вилль. Он открыл глаза и со сна осоловело вытаращился на крошечного бородатого человечка.

— В чем дело?

— Это я, гном Рогнир.

— Ах да, — пробормотал Мак, протирая глаза. — Теперь я вас узнал. Чем могу служить?

— Мне от вас ничего не нужно. Я с новостями. Илит попросила меня найти вас и сообщить, что ей не удалось поторопить королеву. Что-то там у них вышло с часами. Она объясняла, только я не запомнил.

— Черт возьми! — воскликнул Мак. — Стало быть, королевская карета с опозданием начала свой злосчастный путь в Варенн!

— Наверное, — сказал Рогнир. — Никто не позаботился ввести меня в курс событий.

— Я стараюсь спасти от пленения королевскую чету, которая бежит от своих убийц, — торопливо сообщил Мак. — Но теперь, чтобы не сидеть сложа руки, я должен достать лошадь.

— На что вам лошадь?

— Я могу поехать в городок Сен-Менеульд. Там мне предоставится второй шанс изменить судьбу Людовика Шестнадцатого и Марии Антуанетты.

— Почему бы вам не перенестись туда с помощью магии? — спросил Рогнир, наливая кружку вина для Мака.

— Говоря по совести, я не знаю слов нужного заклинания, — откровенно признался Мак.

— Тот другой знает.

— Какой другой? — насторожился Мак.

— А тот, кого я встретил на пароме на Стиксе.

— Вы имеете в виду… Фауста?

— Мне сказали, что это Фауст.

— Я тоже Фауст.

— Это как вам угодно.

— Но тот хочет избавиться от меня!

— Тогда вам несладко придется, — сказал Рогнир. — Не обижайтесь, я против вас лично ничего не имею. Однако я раскинул мозгамии решил, что мне стоило помочь ему — этим я могу натянуть нос одному моему знакомому бесу. Недавно этот демон не заплатил мне за работу по подряду. А гномы очень и очень злопамятны!

— Проклятье! — воскликнул Мак. — Как же мне добраться до Сен-Менеульда раньше, чем туда попадет королевская карета?

— Выбирайтесь из гостиницы и достаньте лошадь, — посоветовал Рогнир.

Мак с сарказмом уставился на него:

— Так просто — вскочил на коня и вперед?

— И поторопитесь, а не то у вас будет куча неприятностей.

— Вы правы, — кивнул головой Мак. — Итак, в путь!

Чуть позже Мак несся галопом через погруженный в темноту лес на горячей офицерской лошади, которую он конфисковал именем Комитета спасения Республики. Просто зашел в конюшню, разысканную Рогниром, и вел себя так нагло и угрожающе, что никто не захотел с ним связываться. Лошадь отдали беспрекословно.

Итак, Мак скакал по лесной дороге, которая была лишь слабо освещена луной, и поздравлял себя с тем, что, разбираясь в лошадях, безошибочно выбрал такую резвую. Но тут он услышал за собой цокот копыт и оглянулся. Его нагонял всадник. Да, лошадка под Маком была резва и шла на пределе скорости, однако его преследователь неуклонно сокращал расстояние между ними.

Маку оставалось только смириться с судьбой. Вскоре он мог различить лицо всадника — это был Фауст. Полы его черного плаща развевались и бешено хлопали, шляпа съехала на лоб, на губах играла зловещая улыбка.

— Ага, самозванец, опять встретились! — крикнул ученый муж, поравнявшись с кобылкой Мака.

Теперь две лошади бок о бок неслись галопом по узкой лесной дороге. Фауст осыпал Мака проклятиями, а тот вцепился в поводья и думал только о том, как бы не сломать шею в темноте. Такие бешеные скачки по ночному лесу были ему в новинку. Впрочем, Фаусту тоже. Но чародей из Виттенберга держался в седле крепко, не хуже венгерских гусар, чье верховое искусство вошло в поговорку. За его спиной, обхватив Фауста руками, сидела насмерть перепуганная Елена Прекрасная; за спиной Мака, разумеется, сидела Маргарита. Обе женщины не проронили ни слова. Лошади продолжали скакать голова в голову. Мак выжимал последнее из своей кобылки. Фауст пытался раздавить своего соперника апломбом.

— Оставь свои претензии на мое громкое имя! — орал он. — Если верховные силы всерьез задумаются над этим, враз станет ясно, что лишь настоящий доктор Фауст — он один! — достоин вписывать на скрижали истории новые повороты, ибо он является неповторимой личностью, способной на неповторимые поступки. А прочие жалкие придурки пусть катятся колбаской и не возбухают, потому как, ежели у меня крыша поедет от злости, я любого в бараний рог сверну и в таком виде кузькиной матери покажу! Усек, парень?

Сбивчивый монолог Фауста на полном скаку и малоудачная попытка имитировать крутой сленг будущих эпох вряд ли можно назвать успешными, но до Мака отлично дошел общий смысл его слов: проваливай, козявка, и больше не вертись у меня под ногами!