Ирина Якимова - Ex ungue leonem: по когтю льва

«И останется пройти только несколько шагов, рассветному солнцу навстречу».

У Митто были другие планы в отношении охотника. Вампир перенёс Ульрика к его фургону, усадил на козлы, будто куклу, и прикрикнул на лошадь:

— Пошла!

Животному достаточно было вида carere morte. Фургон тронулся с места. Ульрик сумел повернуть голову и встретился взглядом с Митто.

— Если понравится быть carere morte, милости прошу к нам на ужин. Если нет — серебряного кинжала в сердце новообращённому будет достаточно. Если ж вам каким-то образом удастся выжить, учтите, — Адам отогнул воротничок и показал полоску ошейника на шее, — мы мирные бессмертные под защитой охотников. Мы помогаем Вако в её многотрудном деле…

Он засмеялся и скрылся из виду. Вновь широким полотном побежала вниз улица Виндекса. Лошадь покорно тащила повозку хорошо знакомой дорогой, Ульрика же неудержимо клонило в сон. Последнее, что мелькнуло перед его слабеющим взором, — узкая лента реки и скалящийся месяц над ней.

Он пришёл в себя близ собственного дома. Лошадь тыкалась мордой в запертые ворота. Ночь шла к исходу. Холод больше не сковывал тело. Всего один кусок льда остался глубоко внутри. Возле сердца.

Мелодичное поскрипывание ворот не тревожило его слуха, но вот, раздался новый звук, и Ульрик вскинул голову. В окне гостиной показалась тонкая женская фигурка. Дама стучала в стекло, потом принялась дёргать раму. Она кричала что-то в темноту… Ему?

Ульрик вяло махнул Лире и спрыгнул с козел. Он долго рылся в карманах, отыскивая ключи от ворот. Новообращённый начинал чувствовать голод. Кусок льда возле сердца жёг всё сильнее. Чтобы растворить его, понадобится горячее питьё. Горячее, густое, алое…

Ульрик отворил ворота, завёл лошадь в конюшню, долго распрягал её, чистил. Всё с каким-то хмурым остервенением, понимая, что это начало череды прощаний. Потом он направился к дому. Оставалось сделать немногое: уничтожить всё, что могло бы людям рассказать о Палаче. Ульрик не хотел, чтобы образ маниака, рубящего головы без разбора, связывался в сознании кардинцев с домом барона Корвуса.

Лира подскочила к двери, едва он достал ключи.

— Что с тобой? — с тревогой спрашивала она через дверь. — Что случилось? Я звала, звала… Ты что, уснул в повозке? Или тебя ранили?!

— Обратили, — выговорил он, отворив дверь, и шагнул в холл. Лира тут же обхватила его за плечи:

— Ты весь в крови! Это… это твоя кровь?!

— И моя тоже, — сообщил Ульрик, излишне громко. Хотелось надрывно, долго кричать — чтобы как-то заглушить биение сердца девушки. Закрыть глаза, чтобы не видеть пульсацию тоненькой жилки на её шее…

— Кровь! — она всплеснула руками. — Ты опять охотился!

— Не как Палач. Митто возвратился в Карду.

— Ты что, пошёл драться с Адамом один? — Лира приблизилась, она брезгливо поглядывала на пятна крови на его одежде. — Нужно было сообщить охотникам!

Он усмехнулся:

— Пожалуй, действительно, нужно было просто им сообщить…

Он уже не слышал себя. Стук живого сердца рядом был всем миром. Вселенной.

— Я не расслышала, что ты сказал. Тебя…

— Обратили, — громко, но спокойно сказал охотник и широко раскинул руки. — Где ваш кинжал, леди Диос? Вы же прячете кинжал? Ударьте меня, пока не поздно.

Лира прищурилась. Ему показалось, на лице девушки мелькнула… усталость?

— Несчастный непризнанный актёр, — она вдруг зашлась в смехе. — Так Адам тебя обратил? Ничего страшного. Новообращённого можно исцелить, а я — лучший целитель в Ордене!

Ульрик отступил от двери и прислонился к косяку. Всё тело дрожало в ритме её сердца, эта пульсация разрывала новообращенного изнутри. Так вот, каков голод вампира!

— Уходите, леди Диос, — еле выдавил он. — Погостили — и довольно. Соберите всё, что нужно, и идите. Только посоветую, быстрее. Я уже плохо себя контролирую…

Он бесстыдно обшарил её юбку и выудил из потайного карманчика серебряный кинжал. Лира не препятствовала.

— Я видел, как вы его стащили из холла… — Ульрик слабо улыбнулся. Он направил кинжал себе в грудь, но Лира бросилась на колени перед креслом, успела перехватить его руки:

— Дурак, — просто сказала она. — Не смей.

Её лицо вдруг оказалось близко-близко, губы загадочно улыбались. Потом они осторожно прикоснулись ими к его губам. Чуть зашуршало платье… Лира подалась вперёд, порывисто обняла Ульрика за плечи, скоро её пальчики дотронулись до его скул, и заскользили дальше, зарылись в волосы. А губы были всё настойчивее… И он, наконец, ответил на поцелуй, потом скользнул губами ниже, по её шее. Волна крови прокатилась по венам девушки, отделённая тонкой плёночкой кожи от жадного рта вампира, и Ульрик вскочил из кресла, оттолкнув Лиру:

— Мне не нужно жить!

Её щёки раскраснелись, грудь бурно вздымалась. Волшебная картина, но он мог думать сейчас лишь о том, как удержать свой новый голод.

— Позволь, я попробую помочь! Я умею исцелять это! Ульрик!

Он сел обратно в кресло и закрыл лицо руками.

— Per signum crucis… — монотонно читала охотница над ним. Новообращённый лежал на кровати в комнате Лиры. Смешной тюремщик — в камере бывшей пленницы. Лихорадка перемежалась с оцепенением. Жаркий жгучий яд куда-то уходил из жил, и в них оставалась лишь ледяная пустота, от которой немело всё тело.

Лира была серьёзна и одухотворена. Она читала старую молитву снова и снова, и ни разу не запнулась, не сбилась. Её голос не ослаб. Будто девушка читала её перед этим тысячи раз… а, впрочем, может, так оно и было? Ульрик исподтишка любовался ей, когда лихорадка ослабевала. Ей, незнакомой. Ей, неизвестной ему. Сейчас это была сильная и уверенная в своей силе охотница. Идеал. Алетейя — неискажённая. Тот самый светлый образ, который рисовался Ульрику, когда он читал имя Диос в архивах Ордена.

Но жар вновь распространялся по телу, охотник смыкал веки и терял этот образ. Оставалась темнота, боль и растущее чувство голода. Частица тьмы у его сердца билась в такт биению сердца смертной. И новообращённый тянулся к ней, близкой, но недосягаемой первой жертве. Ощутить её кровь, её жизнь на языке, почувствовать волны её пульса, принять их, жить ими, когда её сердце затихнет…

— Per signum crucis! — тут же возвышала голос целительница. Она сейчас держала его душу в ладонях, все его порывы — злые ли, добрые, были ведомы ей. Она была поистине богиней. Капли целебной воды вновь разлетались над исцеляемым, все в солнечных искорках, и ложились на кожу холодными драгоценными камнями.

Лихорадка и голод истощали тело и спадали. Тогда новообращённый становился вместилищем пустоты. И в часы оцепенения осознание постепенно снисходило на него: этот холод, распространяющийся по телу, эта частица Бездны возле сердца — не чужды ни ему, ни миру. Они должны были быть естественной составляющий их тел, все должны были пользоваться этой силой, но хитрый Создатель сокрыл её от людей…