Антон Соловьев - Королевство свободных

Спуск не представлял особых сложностей. К самой гробнице вели отполированные поколениями паломников ступени. Внутри я нашел кольца для факелов и, вставив сразу два, чтобы не было так мрачно, начал осматриваться.

Пещера была совсем небольшая, человек десять здесь разместятся, да и то в тесноте. Посреди стоял каменный саркофаг, накрытый массивной мраморной плитой. На стенах паломники оставили многочисленные надписи. Судя по ним, добирались до святого места из мест весьма и весьма отдаленных. Вот кто-то потрудился и даже выцарапал на стене корабль. Но больше всего было крестов. Очень немногие владели письмом.

Кресты, кресты, кресты. Почти до самого закопченного смоляными факелами потолка. Крест — это чей-то путь, чья-то жизнь. Надежда, радость, скорбь, грусть, снова надежда. Крест — перекресток дорог. Крест — рукоять меча. Последнее мне всегда нравилось больше. Крест — хороший знак.

Я склонился перед саркофагом, прикоснулся ладонями к могильному холоду камня. Интересно, лежит ли там тело ученика Христа? Или в саркофаге покоится чье-то другое тело? Или могила вообще пуста?

В мирах, где властвовала вера в Христа и еще сражались на мечах, очень любили собирать реликвии. Мощи, различные вещи, порою даже крохотные кусочки. Хоть что-нибудь, что было связано со священной историей. Их хранили в реликвариях замков, монастырей и дворцов. Их зашивали в ладанки и вставляли в рукояти оружия.

На реликвиях некоторые, особо ушлые торговцы делали целые состояния. И если только в одном мире собрать все кусочки креста, на котором распяли Христа, то из них можно составить не крест, а целый забор. Если собрать вся шипы из тернового венца, что надели на голову Спасителю мира, то из них получатся довольно обширные терновые заросли, которые можно посадить вдоль того самого забора. А что говорить про зубы, пальцы и прочее?

Но так ли на самом деле важно, истинная реликвия или нет, по сравнению с верой человека в силу этой реликвии и тех чувств, которые он испытывает, прикасаясь к ней или просто смотря на нее?

Так ли на самом деле важно, лежит ли под этой плитой тело Ключника Господня, или же там ничего нет? Гораздо важнее, что люди проделывают ради этого места огромный путь, а в пути думают о многом, о чем никогда раньше даже и не задумывались. Трудно представить, какая буря самых разнообразных чувств просыпается в паломнике, когда он опускается на колени перед этой грудой камня. Ведь души и тела людей излечиваются не святыней, а верой в возможность излечения. И чем сильнее эта вера, тем больше шансов на чудо.

А мне чудо недоступно. Потому что я маловер. Я маловер по той простой причине, что многое, в отличие от людей, я знаю достоверно. Я знаю, что есть Бог и его вечный противник, у которого не меньше имен, чем у самого Бога. Я знаю, что священная история повторялась во многих мирах. Могли меняться имена учеников Христа и незначительно отличаться отдельные события. Но суть не менялась. Бог посылал своего сына с великим учением о добре и милосердии, а люди «в благодарность» за этой неоценимый дар убивали ЕГО, а потом начинали ему поклоняться. Я знаю, что по-другому и не могло случиться, потому как и людей я изучил довольно неплохо.

Конечно, скажи я такое даже в мире, который миновал эпоху бесконечных войн и костры инквизиции, и меня в лучшем случае приняли бы за сумасшедшего. Как это? Сын Божий приходил не только к нам? Как это — сотни крестных смертей? Это невероятно. Ведь мир один. Мир, в котором живем мы. Других не существует. Вся Вселенная вращается вокруг нашего мира и иначе быть не может.

Да, в какой-то мере люди правы. Ведь вся эта бесконечность миров, которая, быть может, и не бесконечна, на самом деле представляет собой внушительное количество вариаций одного и того же мира, одного и того же замысла. Просто в некоторых из них уже слишком сложно угадать изначальный.

Бог любит эксперименты. Но это не только и не столько эксперименты ради самих экспериментов. Еще очень, очень давно я понял: он ищет оптимальный вариант. Идеальную пропорцию. А возможно, что уже давно нашел ее, но по какой-то причине продолжает эксперимент. Однако все это мои домыслы, и Бога нельзя даже пытаться понять. Даже сами разговоры о постижении Бога — чистое безумие.

Мысли оборвались, и я вздрогнул. Кто-то дотронулся до моего плеча. Я поднял голову, лежавшую на холодной мраморной плите, и увидел человека лет шестидесяти. Он был облачен в какую-то рваную бесформенную хламиду, на ногах — стоптанные сандалии. Волос почти не осталось, а те, что сохранилсь, были седыми. Черно-серебристая борода скрывала черты лица. Но я посмотрел на широкий лоб, на сеть морщин вокруг глаз. Посмотрел на мощные руки, привыкшие к тяжелой работе. Левой он задумчиво теребил кончик бороды, а в правой сжимал связку ключей. Массивные ключи были покрыты ржавчиной. Снится ли мне это?

— Ты пришел за тем, что оставил здесь твой предшественник! — он не спросил, он утверждал.

— Как видишь, — ответил я и добавил с почтением: — Петр.

— Что ж… — Он вздохнул. — Раз пришел, то забирай и уходи. Только…

— Только что?

— Твой предшественник был человеком. Но при этом он был гораздо умнее тебя.

— Почему же? — Я даже не пытался обратить его внимание на то, что он знает, кто я на самом деле.

— Он понял, что сила — это всегда путь зла. Поэтому он и спрятал здесь реликвию.

— А может быть, у него просто пропало желание держать ее при себе? — Я попытался сострить, хотя и понимал, что с Ключником шутки плохи.

— Едва он спрятал здесь реликвию, как погиб в сражении. Реликвия дает воину большую силу. Но и цену просит немалую.

— Неужели желание защитить свой народ от захватчиков — это зло?

— Нет, конечно. — Петр улыбался сквозь бороду. — Зло находится только в самих людях, его нет вовне. Даже диким зверям неведомо зло. Они живут лишь своими чувствами. Существует множество способов помочь своему народу, не прибегая ко злу. И не тебе говорить о них, ты видел более, чем другие. Но ты повторяешь те же ошибки, ты идешь на поводу у людей. Тебе сказали взять реликвию, и ты бежишь за ней в горы, оставив без присмотра столицу. Ты всегда надеялся на чудо, а в итоге все приходилось расхлебывать самому. Я не призываю тебя склониться перед волей владыки Авиньо. Я не призываю тебя сложить оружие, ибо Учитель наш сам говорил: «Продай одежду свою и купи меч». Я о другом…

— О чем?

— О том, что сила для тебя отнюдь не средство, а цель. Вот это страшно, это должно тебя пугать. Потому что даже оружие твоих бывших соплеменников не так страшно, как то, что ты стремительно меняешься. Ты уходишь в тень не потому, что ты склонен ко злу, а просто потому, что это более простой и понятный путь. Во всяком случае, тебе так сейчас кажется. Но это ошибка, и ты со временем поймешь это. Рано или поздно все придут к моему Учителю, вопрос только в том, насколько долго им придется идти и как страшен и долог будет этот путь.