Дмитрий Емец - Ладья света

— Я часто думаю: почему Евпатия Коловрата и его дружину татары боялись, а остальных нет? Целые рати укладывали, города жгли, а к ним подступиться не могли? Другая техника боя? Уникальное оружие? Сомневаюсь.

— Ну и почему, умный ты наш? — спросил молодой страж настолько без интереса, что стало ясно: Джаф слушает с величайшей жадностью.

— Евпатий Коловрат шел умирать. Прочие же, хотя и бились, втайне мечтали выжить, тряслись, на что-то еще надеялись: может, есть другие варианты? вильнуть? договориться? откупиться, схитрить?.. И — погибали.

— А я уж было думал, артефакт у него какой… — с издевочкой протянул Джаф.

— Он шел на смерть, и на его стороне была правда. На чьей стороне правда и кто идет умирать — непобедим. Но если и правда на твоей стороне, а умирать ты не идешь — значит и шансов на победу нет, — сказал Меф.

Джаф с клоунским выражением провел ладонью сверху вниз от лба до подбородка, и его лицо исказилось в самой шутовской гримасе, на которую было способно.

— Ну до встречи, Евпатий ты наш! Как я вижу, настрой у тебя боевой! Да только ведь в конце концов Коловрата-то убили? Ну если я ничего не путаю?

Страж мрака поклонился Мефодию и растаял вежливо и недоуменно, как последний дымок погасшего костра.

Слова материальны. Они невидимы, но, появившись однажды, в воздухе не растворяются, никуда не исчезают. Они живут в памяти, в тех изменениях, к которым привели. Слова прилипают к человеку и могут быть либо корой, защищающей ствол, либо скорлупой, безобразной и болезненной, сквозь которую внешний мир уродливо преломляется. Молчание тоже материально

M.E.

Ирка смотрела на спящего Матвея. Лицо у него было ласковое, немного детское и непривычно смешное. По тому, как он вытягивал губы трубочкой и терся щекой о подушку, Ирка безошибочно определяла, что грозному некромагу снится мирный и уютный сон.

С недавних пор Ирка специально ставила будильник и не выпускала телефона из рук, чтобы, ощутив вибрацию прежде звукового сигнала, прогнуться и, торопливо нажав на «сброс», полчасика посмотреть на Матвея. Спящим он был совсем другим: не колючим, не ехидным, вполне себе домашним. Не корчил гримасы, не поднимал холодно брови. И не надо было каждую секунду напрягаться, что он скажет что-нибудь циничное.

Закончив смотреть на Матвея. Ирка перекочевала к зеркалу. Недавно она дошла-таки до парикмахерской. Чтобы волосы не секлись, решила укоротить на несколько сантиметров и увлеклась, убаюканная искусительным голосом парикмахерши, которую тянуло на эксперименты. Ирку не остановило даже то, что со своей собственной головой парикмахерша уже сотворила нечто такое, что начисто исключало саму возможность дальнейшей стрижки.

С точки зрения Ирки, подстригли ее неплохо, но Матвей остался недоволен. Заявил, что, как только девушка дорывается до парикмахерской, она потом никак не может остановиться. Мужчина же искренне хвалит девушку только за длинные волосы или за косу. За удачные прически ее хвалят только другие, втайне злорадствующие женщины.

— Я хочу быть красивой! — надулась Ирка.

— Для кого красивой? Для других стриженых женщин? Если для меня — ты попала пальцем в Туманность Андромеды! Короче, в следующий раз я сожгу парикмахерскую! Пусть туда Буслаев ходит! Его, кстати, давно пора под машинку!

«Опять Буслаев…» — подумала Ирка с тоской. Когда Матвей злился, у него все всегда заканчивалось Буслаевым. Если когда-нибудь в Крыму погибнут виноградные улитки, то только потому, что Мефодий что-то с ними подшаманил.

Ирка хотела отойти от зеркала, но тут у нее на глазах произошло нечто необъяснимое. Отражение вздрогнуло и, втянув голову в плечи, испуганно оглянулось. Ирка увидела узкую спину своего отражения и удивилась еще, помнится: «Неужели я такая худая?»

Когда же несколько секунд спустя отражение повернулось обратно, Ирка и узнала, и не узнала себя. Либо зеркало лгало, либо та, другая, жившая в застеколье Ирка неуловимо изменилась. Лицо у нее стало жестким, лоб и брови были брезгливо напряжены, а губы плотно сомкнуты. Казалось, обладателю такого выражения предстоит сделать что-то неприятное, но необходимое, на что он втайне решился. Например, вонзить нож в еще живую рыбу.

Неотрывно глядя на Ирку, отражение подошло к стеклу со своей стороны и, подышав на него, что- то написало. Почерк был ее же, Иркин, но буквы перевернутые. Ирка смогла разобрать их, лишь догадавшись поднести к стеклу еще одно зеркало.

«Помни о своем обещании! Заберешь того, с кем будет биться Джаф!» — прочитала она, и тотчас, точно ожидая этой минуты, зазвонил телефон. Звонила Фулона:

— Вы с Матвеем выехали в Домодедово? Знаете, где парковаться?

— Куда-куда мы выехали?

— С ума сошла?! У нас самолет в Сургут в одиннадцать десять! Билеты уже на руках! И никаких телепортаций! От мрака можно ожидать чего угодно. Ему выгодно, чтобы кто-нибудь из нас телепортировался прямо в кирпичную кладку.

— Так, значит, ВСЕ произойдет уже сегодня? — спросила Ирка, пугливо оглядываясь на запотевшее стекло, в котором таяли буквы.

— ВСЕ произойдет уже завтра на рассвете! — отрезала старшая валькирия и сбросила вызов.

Ирка кинулась будить Багрова. Четверть часа спустя их праворульный автобус несся в сторону Домодедово. Матвей не выспался, колотил по гудку и то и дело высказывался. Опять у него весь город был заполнен чайниками, выжившими из ума стариканами, дамочками за рулем и слабоумными пешеходами. В этом царстве безумных водителей лишь один человек, по мнению Матвея, проявлял дальновидную мудрость и исключительный профессионализм. И это был, конечно, он сам. Даже когда Багров на красный свет проскочил перекресток, виноват в этом оказался идиот, повесивший светофор не на месте.

— Ну все! Там камера была! Теперь квитанция со штрафом придет! — вздохнула Ирка.

— Она придет Бабане! Автобус ее! — парировал Матвей.

— Очень мило, опять Бабане отдуваться! Она что, виновата?

— Конечно, виновата! Почему она купила правый Руль, а не левый?.. Может, на леворульном автобусе я бы не… Вот собака эта собака! Куда она лезет?!

— У этой собаки — пешеходный переход! Она идет точно по нему! — укорила Ирка.

— Да! Но он для пешеходов, а не для собак! Хотя иной пешеход хуже собаки!

Ирка пожала плечами и больше не спорила. Матвей есть Матвей. Он как мистер Джекил и доктор Хайд. Порой Ирке казалось, что Багровых вообще-то два, и из этих двоих она любит только одного.

На коленях у Ирки топтался бессмертный щенок, которого не с кем было оставить. Ирка трепала его за уши, а щенок грыз ей сгиб пальца. Ирка играла с ним и старалась не оборачиваться туда, где под поднятыми задними сиденьями «японца» лежали рунка и копье. О рунке Ирка могла думать спокойно, а вот о копье… Все мысли о том, что будет утром, она старательно отгоняла, рассматривая только ближайшее событие.